— А нам до сраки! — сказал он и пихнул водителя локтем: — На Лубянку!
Газета «Известия ВЦИК»:
Военные трибуналы не руководствуются и не должны руководствоваться никакими юридическими нормами. Это карающие органы, созданные в процессе напряжённейшей революционной борьбы…
«Форд» ехал, особенно не спеша, хотя и обгоняя пролётки. Часто сигналя, виляя между недовольными пешеходами, путавшими тротуар с мостовой, машина выбралась на Лубянку. Фонтан посерёдке площади не работал, однако извозчики, привыкшие поить из него лошадей, по-прежнему группировались вокруг, поправляя упряжь, скармливая сухарик кормилице да переговариваясь — матерки так и витали в воздухе.
Авинов ничего этого не замечал. Он даже обычного страха не испытывал — всё в нём будто заледенело. Кирилл позволил себе криво усмехнуться: загодя коченеет! Нет уж, погоди себя хоронить, ваше благородие, — не к спеху…
«Где же он прокололся?» — соображал Авинов. Где допустил промах? На месте преступления никто не выжил, кроме убийц. Что, Рейли сообщил в «чрезвычайку»? Да когда б он успел? Тогда кто? Или за ним следили всё время? Да нет, это вряд ли… Может, он и не заметил бы наблюдения за собой, но разве неизвестные шпики не должны были помешать «исполнению приговора»? Должны, если их не послал сам наркомнац! Или Предсовнаркома… Глупости! Зачем им это? И почему, вообще, взяли его, а не Рейли? Хотя… Вот именно. Откуда ему знать, кого эти суки повязали? Может, Сиднея Джорджа везут в другой машине, и им светит очная ставка… Нет-нет, да нет же! Глупости всё это! Что ему делать на Лубянке? Чай пить с «Железным Феликсом», долбаным рыцарем революции?..
Красивое, величественное даже здание страхового общества «Россия» уже задирало свои этажи за окнами «форда». Страховщиков там год как нету — сюда переехала ВЧК. Машина проехала дальше, мимо полузабытого ресторана «Билло», на Лубянку, 11. На стене дома видны были следы от вывески ещё одного страхового общества — «Якорь».
— Выходим, Николаша, — скомандовал чекист с переднего сиденья.
— Через парадный? — недовольно спросил Николаша, чей маузер вжимался под рёбра Кириллу.
— Ну да! Выводи пассажира, гы-гы!..
Чекист с пистолетом ткнул Авинова стволом в область печёнки.
— Понял? — вопросил он, нагоняя волну отвратного чесночно-сивушного духу. — Вылазь, контра, и не дёргайся!
— Я т-те покажу «контру», — процедил штабс-капитан, — зубов, сволота, не хватит рассчитаться!
— Ходи-ходи давай!
Кто-то постоянно держал Кирилла, ограничивая свободу крепким хватом. Войдя в дом, он увидел площадку и деревянный барьер, за которым стояло двое в кожанках.
— Куда намылился, Мирон? — весело поинтересовался один из них, кудрявый, со светлым чубом.
Чекист, что сиживал давеча с шоффэром «форда», важно ответил:
— К Феликсу!
— Проходь!
Полутёмным коридором Авинова провели в самую скромную комнатку-келью — это был кабинет Дзержинского. На площади не более двух квадратных сажен умещался простой американский письменный стол и старенькая ширма, за которой стояла узкая железная кровать.
Хозяин кабинета, высокий, болезненно худой, в больших охотничьих сапогах и грязной гимнастёрке, стоял, согнувшись, у окна и думал свои чрезвычайные думы.
— Доставили, товарищ Дзержинский! — молодцевато отрапортовал Мирон.
— Побудьте в коридоре, — ответил ФД глухим, с мягкими ударениями голосом.
— Ага!
Чекисты вышли, притворив дверь, а Дзержинский обернулся к Авинову, уставившись на него и не сводя прозрачных, с расширенными зрачками глаз. Игра в гляделки длилась долго, председатель ВЧК словно забылся, замечтался, витая в кровавых грёзах.
— Вот и свиделись, помначотдела, — сказал он, улыбаясь. Измождённое лицо выразило вкрадчивую мягкость. Рыжеватая щетина на щеках и подбородке дополняла общее впечатление о неопрятности, нечистоте.
— Может быть, хоть вы объясните, почему я здесь? — холодно осведомился Кирилл. — Я не спрашиваю, по какому праву, — «чрезвычайке» недосуг думать о таких мелочах, как соблюдение закона…
Он прикусил язык, чувствуя, как язвит его неуёмное бешенство. Охолонись, ваше благородие, откровенничать не след…
— Отчего же, — усмехнулся Дзержинский, — именно соблюдением закона мы и занимаемся, товарищ Юрковский. Высшего революционного закона!
Злобное торжество так ясно выразилось и в усмешке его, и во взгляде стеклянных глаз, что Авинов сразу догадался о первопричине своего задержания. И как-то даже успокоился.
— Товарищ Дзержинский! — с чувством сказал он. — Вы что, не поняли? Владимир Ильич вовсе не прочит меня на ваше место, он просто наказывает вас! Ему очень, очень нужна была ваша помощь и поддержка неделю, две недели назад, но всё это время рядом с ним был я, а не вы. Вот и вся причина доверия! Понимаете?
Феликс Эдмундович уселся за стол и даже предложил сесть арестанту. Выждав, пока Кирилл оседлает табурет, он сказал доверительно:
— Я действительно ездил в Швейцарию — забрал жену с сыном и привёз сюда. Вот только зря вы полагаете, будто ваш арест связан с моею боязнью потерять место… Кстати, Владимир Ильич этим летом сам арестовывал меня вот в этом самом кабинете, заподозрив, что я причастен к убийству Мирбаха. Однако понял, что я чист. Понял, что я тот единственный, кто способен защитить завоевания Октября, стоя по колено в крови, но не пачкая рук! Ибо в них партия вложила карающий меч революции, а кому попало его доверить нельзя…
Снова вперив в Авинова свой остановившийся взор, он забарабанил мосластыми пальцами, выбивая неспешную дробь.
— Вы похожи на Торквемаду… — пробормотал Кирилл.
— Благодарю, — кивнул Дзержинский и вздохнул. — Думаете, я не понимаю, какой страх навожу на людей? Понимаю прекрасно! Так в этом-то и состоит задача чекиста — сеять страх! Любой, кто лелеет мечты вредить большевикам, должен бояться возмездия. Лично я против насилия, но сам принимаю на работу в ВЧК палачей и садистов, потому что должен же кто-то делать грязную работу!
— А я-то тут при чём?
— Чем вы занимались в момент задержания? — деловито спросил ФД.
— Направлялся к Локкарту, — вывернулся штабс-капитан. — Он живёт там неподалёку, в доме девятнадцать по Хлебному переулку…
— Я знаю, — спокойно кивнул председатель ВЧК.
— Это задание я получил от Ленина, и…
— Знаю, — перебил его Дзержинский, но по-прежнему спокойным голосом. — Вас задержали не по делу Локкарта, а вот по этому доносу.
Он выложил на стол простой тетрадный листок, исписанный корявым почерком.
— Здесь заявление от гражданки Новиковой Анны Ивановны, где она сообщает, что вы не являетесь Виктором Павловичем Юрковским.