Подполковник выбрался из салона, так и не закрыв дверцу, стал карабкаться по склону невысокого холма. Оказавшись на гребне, сдвинул на подбородок ремешок фуражки, оглядывая окрестности. Кругом продолжали рваться снаряды, несколько пуль просвистело совсем рядом с Еланиным, заставив его вздрогнуть и вобрать голову в плечи. Прямо у обратного ската холма тянулись полуразрушенные траншеи, всеми, казалось, покинутые. Еланин спустился вниз и оказался в траншее. Вперемежку там валялись трупы, наши и немецкие, но живых не было никого. Еланин двинулся по траншее, оглядываясь по сторонам в надежде разыскать хоть кого-нибудь. Неожиданно сзади послышался шорох осыпающейся земли, и Еланин, мгновенно обернувшись и держа наготове пистолет, увидал измазанного копотью человека, без каски и оружия, испуганно глядевшего на подполковника. Человек был одет в советскую военную форму с петлицами сержанта.
— Кто такой? — спросил Еланин, продолжая держать палец на спусковом крючке.
Незнакомец, облизнув сухие потрескавшиеся губы, доложил:
— Командир взвода четвертой роты сержант Дрозд.
— Номер батальона и полка?
— Второй батальон семьдесят пятого стрелкового пока.
— Документы! — потребовал Еланин
Человек покорно вытащил из кармана гимнастерки красноармейскую книжку, протянул Еланину.
— На землю! — указывая глазами на книжку, распорядился подполковник.
Дрозд положил книжку на бруствер, отошел на несколько шагов.
— Возьмите, — через несколько мгновений произнес Еланин, просмотрев документы и возвращая их владельцу.
— Что здесь делаете?
Дрозд усмехнулся:
— Воюю.
— Разъясните-ка!
— Оглушило, без сознания был. Когда взвод уходил, наверное, посчитали меня за убитого. Видите, вот и оружие мое забрали… — Дрозд развел пустыми руками в подтверждение своим словам.
Упавший невдалеке снаряд заставил обоих присесть на дно траншеи.
— Хорошо, — сказал Еланин, вставая и отряхиваясь, упрятывая пистолет в кобуру. — Будете меня сопровождать. Вы знаете, где находится капитан Тищенко?
Дрозд снова развел руками, на этот раз выказывая подобным жестом свое неведение.
— А где старший лейтенант Полищук? Он жив?
— Не знаю, — пожал плечами Дрозд. — До атаки вроде был жив, а сейчас не знаю.
— Будем искать вместе. Идемте.
Дрозд как-то странно и несколько виновато посмотрел на подполковника, потом попросил:
— Разрешите мне в госпиталь. Голова болит, сил нет. Видимо, контузия.
Еланин пристально поглядел на сержанта, затем сказал:
— Вот найдем кого-нибудь из офицеров, и пойдете в госпиталь. А сейчас следуйте за мной — вы не так уж плохи.
И Еланин направился туда, где раздавалась автоматная стрельба. Сержант Дрозд, проклиная все на свете и самого себя в первую очередь за то, что так запросто попался на глаза этому подполковнику, с озлобленным видом, который, впрочем, тут же исчезал с его лица, лишь Еланин оборачивался к нему, спрашивая что-нибудь, шагал сзади. Дело было в том, что никакой взвод не посчитал сержанта Дрозда за убитого и никто его не бросал. Все было совершенно наоборот — Дрозд сам, как только начался бой, под шумок улизнул из подвергшихся атаке траншей, оставив вверенное ему подразделение на произвол судьбы. Просидев под днищем подбитого танка и дождавшись, пока немцы перебьют весь личный состав и уйдут, сержант выбрался из своего укрытия и уже собирался дать ходу до медсанбата, где намеревался прикинуться контуженым, да был задержан до выяснения личности подполковником Еланиным, которого, по мнению сержанта, черт дернул взять его, Дрозда, в сопровождающие. И еще хорошо бы в тыл — так нет, напротив, в самую гущу боя.
Теперь Дрозд шел, с ненавистью поглядывая на спину двигавшегося впереди Еланина. Окажись у него под рукой оружие или по крайней мере хотя бы нож, всадил бы он его в эту проклятую спину и отлеживался бы спокойно в госпитале. И не надо было бы подставлять свою голову под пули. Все можно списать на немцев, и тогда… Да кто будет подозревать в чем-то какого-то сержанта Дрозда. Но оружия не было, его он выбросил…
Из этих мыслей сержанта вывел тихий оклик Еланина, заставивший Дрозда побледнеть:
— Стой! Дальше по-пластунски… Иначе не подобраться.
Дрозд поглядел вперед и затрясся от страха. Впереди отбивались от насевших с трех сторон немцев остатки четвертой роты. Свои, русские солдаты были близко. Дрозд даже увидел несколько знакомых ему людей, разглядев, как ему показалось, черты старшего лейтенанта Полищука, командовавшего что-то, а может, ему только показалось. Но все это было, и было так близко, и в то же время недосягаемо далеко. Чтобы добраться туда, надо преодолеть пятьдесят простреливающихся со всех сторон метров. А это было выше сил сержанта…
Еланин услышал позади себя сдавленный крик, а когда обернулся, то увидел сержанта Дрозда, бегущего прочь от траншей, прочь от боя, прочь от всего на свете…
— Трус! Назад! Застрелю! — заорал Еланин, вскакивая на бруствер и становясь в полный рост, хватаясь за крышку кобуры. В тот же миг откуда-то сзади со свистящим завыванием пролетела над подполковником мина, быстро опускаясь прямо на фигурку бежавшего по полю Дрозда, коснулась спины сержанта и, блеснув красным всполохом, исчезла вместе с человеком.
Только лишь Еланин успел увидеть это, как острый осколок наискось, от конца ребер и почти до бедра распорол живот подполковнику, перебив поясной ремень. От пронзившей мгновенно все его тело острой боли, помутившей взор, Еланин запрокинул голову назад, хватаясь одной рукой за два конца болтающегося у живота ремня и изо всех сил сжимая пальцы в кулак. Согнулся, потеряв равновесие, упал обратно в траншею. Здесь, кое-как перевернувшись на спину, открыл глаза, проморгался. Стискивая от боли зубы и напрягаясь всем телом, чуть нагнул голову вперед, посмотрев на свою рану. Подолы гимнастерки и нижней рубахи были изорваны в клочья, а по телу шел огромный, сантиметров в тридцать, шов. Шов быстро увеличивался в размерах, по краям его с бульканьем текла кровь, а изнутри стали показываться, выпирая на поверхность, голубовато-розовые кишки. Делая нечеловеческое усилие, Еланин выгнулся всем телом, засунул руку в карман брюк, вытащив оттуда индивидуальный пакет. Но тут же потревоженные внутренности повалились наружу. Еланин выпустил из рук пакет, снова хватаясь за живот. Перевязывать было бессмысленно, и он понял это…
«Зачем я поехал сюда, чего искал здесь? Хотел лично удостовериться… — думалось Еланину. — В чем, в чем удостовериться?… А может быть, за этим…» Да, конечно, за этим, сейчас он лгать себе не будет. Он ехал сюда, втайне, даже не понимая того сам, подсознательно надеясь получить пулю или осколок. Так оно и случилось, чего же еще? Умереть за Родину, умереть в бою — что за чепуха. Он хотел умереть, и хотел умереть не за что-то, а просто оттого, что жить больше не представлялось возможным. Он должен был умереть. Так чего же еще…