– Истукан… – громко прошептала Макова, кутаясь в плед: её стало морозить.
Некоторое время было тихо, потом вдруг раздались удары кувалдой: видимо, мастеровой начал вскрывать сейф. Елизавета Яковлевна сказала:
– Нелюди… Точно: нелюди.
Трясущимися руками накапала в стакан опийной настойки, которую прописал ей доктор Кошлаков от бессонницы. Проглотила. Прилегла на кушетку и закрыла глаза.
* * *
Достоевский пришёл под вечер. Иван Иванович ещё в прихожей шёпотом рассказал ему об обыске, показал кабинет: распахнутый пустой сейф, опрокинутый раскуроченный письменный стол, поломанная этажерка, и всюду – груды мятых бумаг. Судя по отпечаткам подошв, по бумагам ходили прямо в сапогах. Следы разгрома были и в приёмной Макова, и в спальне, в столовой, в кухне и даже в комнатах прислуги. Шкафы распахнуты, вещи разбросаны по полу, одна дверца сорвана с петель…
Нахмурившись, Фёдор Михайлович прошёл в гостиную. Елизавета Яковлевна уже не спала: сидела, скорчившись, на диване, поджав под себя ноги и кутаясь в плед. Глаза её казались огромными из-за тёмных кругов. Резко обозначились морщины на осунувшемся, исхудавшем лице.
Фёдор Михайлович присел на стул.
– Нельзя вам больше тут оставаться, – сказал он. – Они вас всё равно допекут. Посадят за мнимые долги в Литовский замок, а там быстро доведут либо до чахотки, либо до сумасшествия…
Елизавета Яковлевна слушала безучастно.
– Иван Иванович! – позвал Достоевский.
Дворецкий вошёл на цыпочках.
– Долго они тут орудовали?
– Да почитай весь день… – голос Ивана Ивановича вдруг стал плаксивым. – Мы и не завтракали, и не обедали. Ведь даже во все печи заглянули, уголья ворошили! Эх!
Он горестно взмахнул рукой.
– Вот что, Иван Иванович. Соберите все вещи, приготовьте к отъезду. Елизавета Яковлевна должна уехать завтра утром, это крайний срок.
– Куда же это? – спросил Иван Иванович.
– В Выборг. У меня там есть знакомый, сдающий меблированные комнаты за божескую цену. Поживёт пока там, а дальше видно будет.
Иван Иванович как-то странно сгорбился. Выговорил севшим голосом:
– А как же я? А кухарка?
– И вы, и кухарка тоже можете поехать: думаю, Елизавете Яковлевне без вашей помощи не обойтись… Вы ведь давно здесь служите?
– Да, почитай, со дня свадьбы. Я сюда вместе с Елизаветой Яковлевной и приехал. Из одной деревни мы…
Достоевский посмотрел непонимающе. Махнул рукой:
– Хорошо. Как хотите. Укладывайте всё, что необходимо увезти. Утром я пришлю ломового извозчика: он доставит вещи на пристань, а вы поедете поездом.
– Да как же это… – прошептал Иван Иванович.
– Так уж, – угрюмо ответил Фёдор Михайлович. – Иначе – никак.
* * *
Выйдя из парадного, Достоевский почти столкнулся с молодым человеком, почти юношей. Хотел буркнуть: «Прошу прощения», но юноша внезапно сказал:
– Фёдор Михайлович? А я вас жду.
Достоевский глянул по сторонам: прохожих было мало. Неподалёку стояли, в ожидании ездоков, три пролётки.
– Что вам угодно? – угрюмо спросил Достоевский.
– Меня зовут Николай. Я недавно из Женевы. Встретиться с вами мне посоветовал… Географ.
Достоевский поднял брови.
– Сударь… – проговорил он довольно желчно. – Я не понимаю, о ком вы говорите. И, кстати, откуда вы узнали, что я здесь?
– Мне сказал ваш мальчик-посыльный: я был у вас на квартире.
– Не понимаю… Это какая-то ошибка. Прошу простить… – и Достоевский попытался обойти Николая, но тот, отступив на шаг, вновь преградил ему дорогу.
– Послушайте… – смущаясь, сказал Николай. – Географ предупредил, что вы недоверчивы. Да, вы меня не знаете, и я вас хорошо понимаю… Вам знакомо слово «Шарлотта »?
Достоевский пожал плечами, покосился на Николая. Да, о лигере Шарлотте упоминал Хронос. Но это ещё ничего не означало. Разговор могли подслушать. За Хроносом, кажется, внимательно следят…
– Трудись, как сталь, и защищайся, – сказал Николай. – Latet…
– Anguis in herba… – машинально закончил Достоевский.
Пытливо взглянул на Николая и молча двинулся по тротуару. Николай зашагал рядом.
– Мы не встречаемся на улицах, – заметил Достоевский. – А когда встречаемся, друг друга «не узнаём». А некоторых я и в лицо не знаю.
– Хорошо. Я сейчас же вас оставлю. Только передам новости, которые вас могут заинтересовать… Во-первых, Географ просил передать, что прежняя договорённость о встрече остаётся в силе. Во-вторых, как мне стало известно, на днях в Таганроге арестован некто Плетнёв. Под этой фамилией скрывается Леон Мирский. Тот самый, что стрелял в шефа корпуса жандармов Дрентельна. При аресте Мирский оказал вооружённое сопротивление. В-третьих, арестованный по делу об убийстве харьковского генерал-губернатора Григорий Гольденберг начал давать показания.
Достоевский бросил короткий взгляд на Николая.
– Какое мне дело до Гольденберга? Кстати, вы сами-то – не из их ли компании?
Николай снова смутился.
– Это пока не важно. Речь о другом: некоторые из террористов полагают, что Мирский, как и Гольденберг, тоже может начать давать признательные показания.
– Вот как? Хороших же товарищей воспитывают ваши пропагаторы…
– Дело не в товарищах… Гольденберг обманут. А Мирский запуган.
Достоевский помолчал.
– Есть ли возможность помочь Мирскому бежать?
Николай подумал, нервно поправил очки.
– Безвыходных ситуаций, я думаю, не бывает… Хотя этот вопрос террористами не обсуждался. Мирский, как особо опасный преступник, будет препровождён в Петербург со всей возможной секретностью. Это означает, что трудно будет даже узнать, в каком поезде, в каком вагоне и, наконец, какою дорогой его повезут. Если удастся получить эти сведения, думаю, можно будет попытаться освободить Мирского…
– Ну да, – не без иронии согласился Фёдор Михайлович. – Приблизительно так же, как «освободили » Войнаральского… Смертельно ранили жандармского офицера, осиротив его детей. А жандармы с Войнаральским сумели уйти от погони.
Николай покраснел. Дело в том, что в попытке освобождения Войнаральского он, Николай, принимал самое непосредственное участие.
– Бывает и такое… Но откуда вам всё это известно? – как-то несуразно произнёс Николай и покраснел ещё больше.
– Откуда известно? Да из заграничной печати, сударь мой. Я ведь каждый год бываю в Германии… – Достоевский приостановился, спросил: – Это всё, что вы хотели мне сообщить?