– Говорю же, бред, – повторил Желябов:
– У нас теперь своих забот хватает! – живо поддержала его Перовская. – Надо новые квартиры подыскивать для динамитной мастерской и типографии. Надо паспорта менять. И всё – из-за предательства Гольденберга!
– А может, – задумчиво сказал Тихомиров, – лучше помочь бежать Гольденбергу? Пока он ещё не всех продал…
Желябов хмуро улыбнулся:
– Ну да. Вызволить его из камеры, а потом вывезти за город, к Финским скалам, – да и пристрелить!
Михайлов вздрогнул:
– Андрей! Ты шутишь?
– Отчасти… – туманно ответил Желябов и допил свой чай.
– Постойте! – вмешался Морозов. – У меня другое предложение. Гриша уже, видимо, выдал всех, кого мог. Сейчас вспоминает, кого он ещё не выдал. А вот Мирский… Мирский-то пока ещё молчит?
– Судя по сообщению Клеточникова, – молчит, – подтвердил Михайлов.
– Вот! – обрадовался Морозов. – Значит, ему и надо бежать!
Желябов удивлённо посмотрел на него.
– Тэ-эк-с… – сказал он. – Значит, давайте теперь спасать Мирского… Или, может, всё же на Нечаеве остановимся? А про главное дело забудем?
Морозов смутился:
– Ну, отчего же забудем… Главное дело – террористическая борьба.
– По методике Вильгельма Телля? – ядовито спросил Тихомиров. – Или Шарлотты Корде?..
Михайлов постучал ложечкой о стакан.
– Ну, будет вам. Главное наше дело – все знают об этом – казнь тирана.
– Во-от, – наставительно протянул Желябов. – А перед этим надо позаботиться о собственной безопасности, о наращивании производства динамита, о новых адресах и явках. А сколько у нас сейчас в Питере людей? Раз-два, и обчёлся! Чтобы Мирского из ДПЗ вытащить, человек пять потребуется. Минимум! И не на день-два – на несколько недель! Составить подробный план тюрьмы, установить, как сменяются караулы, кого из жандармов можно подкупить. Подготовить новую квартиру, а то и переправку Мирского за границу… Хлопотное это дело – побег из главной питерской тюрьмы! Её ведь не дураки строили пять лет назад, – Желябов повернулся к Морозову. – Вы, господин партизанский методист, в этой тюрьме тоже посидели. И как, по-вашему, можно устроить оттуда побег?
– Ну… – Морозов помолчал. – Мирского ведь не вечно будут в ДПЗ держать. Начнут возить на допросы и очные ставки, затем, скорее всего, переведут в Петропавловку, или в Литовский замок… Значит, можно попытаться перехватить его в карете…
– Нет! – пристукнул кулаком по столу Желябов так, что стаканы зазвенели в подстаканниках. – Нам сейчас не предателей спасать надо! И не сумасшедших, вроде Нечаева! Надо сначала главное ДЕЛО сделать!
– Я согласна с Андреем! – сказала Перовская.
– Я тоже, – тут же отозвался Тихомиров.
Михайлов оглядел присутствующих, помедлил секунду и заявил:
– И я.
Желябов снова развернулся к Морозову:
– Вы остаётесь в меньшинстве. Впрочем, – усмехнулся он, – кажется, это уже стало традицией…
Морозов пожал плечами, буркнул:
– Если все против моего предложения… Я же понимаю. Я поддерживаю общее решение.
* * *
Байков дождался, когда приведут Кадило, вручил ему официальную бумагу с печатью.
– Это тебе отмазка, – сказал Байков, усмехаясь. – Для твоего страшного пристава Надеждина… А теперь – пойдём. Так и быть, как важного гостя, до дверей провожу.
Они вместе вышли из здания.
Кадило тут же начал блаженно жмуриться под яркими солнечными лучами.
– Что, брат, несладко в камере? – спросил Байков, краем глаза оглядывая набережную.
– Ничего, жить и тут можно, – ответил Кадило. – Только вот холодновато… И клопы кусают.
Байков оглядел его измятую форму.
– Так ты и спал в одежде?
– Ну-да…
– То-то, я чувствую, от тебя, братец, лошадиным потом разит… Ну, ступай. – Байков погрозил пальцем. – Да смотри, в другой раз не попадайся…
Кадило вздохнул.
– Служба есть служба, – ответил он.
Байков пожал плечами и вернулся в здание. А Кадило перешёл мостовую, увернувшись от лихача, и вдоль парапета бодро зашагал к ближайшему мосту.
На предмостной площади стояли пролётки. Из одной из них выглянуло бледное женское лицо.
Кадило остановился.
– Ба! – воскликнул он, бросаясь к пролётке. – Мадли! Ты как здесь оказалась?
– Тебя ждала, – ответила Мадли и как-то испуганно покосилась по сторонам. – Сказали, что выпустят сегодня. Вот и ждала!
– Ну, это зря… И без пролётки бы обошлись, чего зря деньги переводить?
– Пролётка… – Мадли как-то странно поводила глазами по сторонам. – Это так, только сейчас взяла… А то с утра на ногах: против дверей так и стояла…
Кадило покосился на извозчика. Извозчик – молодой, с застывшим, как маска, лицом, почти горбатый, – молчал.
Мадли пересела вглубь пролётки. Кадило, крякнув, влез, уселся и захлопнул дверцу.
Извозчик тотчас же подхлестнул вожжами лошадь. Пролётка вывернула на мост. И полетела, прибавляя ход.
– Мадличка! – Кадило снял помятую фуражку, потянулся к Мадли. – Обнял бы тебя, да вот незадача: в камере вошиков нахватался…
– Ничего, – сказала Мадли. – Дома баньку истоплю, одёжу пропарю…
И почему-то замолчала.
Кадило бросил фуражку на сиденье, обхватил Мадли за талию. Притянул к себе. Голова у него побежала: талия была полной, нежной, мягкой, и от Мадли пахло так одуряюще…
Но Мадли почему-то никак не отозвалась на ласку: сидела, словно одеревенев.
– Ты чего? – спросил Кадило.
Мадли вдруг часто-часто задышала.
– Так… – прошептала она.
Тут Кадило почуял что-то неладное. Обернулся к окну: пролётка неслась по незнакомому кривому переулку.
– Это мы куда? – спросил он удивлённо.
Мадли не ответила.
Переулок оборвался на берегу какой-то заросшей ивами речушки. За речушкой расстилался пустырь, заваленный кучами хлама, а ещё дальше дымили трубы мануфактуры.
– Это где мы? – ещё больше удивился Кадило.
Дверца распахнулась. Появилось белое лицо извозчика.
– Иде – неважно, – странным, без выражения, голосом проговорил он. Ткнул в Мадли пальцем. – Ты вылазь. И иды.
Мадли встрепенулась.