Лица присутствующих действительно были перемазаны кровью – неподвижные и отрешенные, с широко раскрытыми глазами. Он прошел между сидящими и ступил ногами на шкуру в центре. Онокл поднялась и обняла его за талию, прижалась всем телом. Была она совершенно голой, но тело ее оказалось телом молодой крепкой женщины, правда, со всеми особенностями неандертальской комплекции. Семен огляделся по сторонам – десятки глаз смотрели на него и в то же время как бы мимо или насквозь. Ноющий звук то стихал, то усиливался. Он то поднимался до ультразвука, то вибрировал на предельно низких тонах. «Опять колдовство, опять измененные состояния сознания! – оценил ситуацию Семен. – Только на сей раз все происходит при свете дня – прямо на морозе. Никаких костров и наркотиков, однако это, пожалуй, покруче того, что случалось раньше».
Онокл подняла голову, Семен чуть наклонил свою и – глаза в глаза. Темно-каряя радужная оболочка по краям расширенных зрачков, в которых мерцает… Ну, наверное, та самая тьма тысячелетий.
Семен не понял, сам ли он сделал движение, или Онокл его потянула, но они, обнявшись словно в танце, стали медленно поворачиваться вокруг вертикальной оси. Он почему-то одновременно видел и ее глаза, и глаза всех присутствующих. Только этих присутствующих оказалось очень много – тысячи, если не десятки тысяч…
Очнулся Семен от холода – причем в основном снизу. Шкура, на которой он лежал, хорошей изоляцией от снега не являлась. Сверху он был прикрыт собственной одеждой. Мучительно хотелось попить, помочиться и, главное, чтобы мозги скорее пришли в норму – ощущение такое, будто они разбухли и перестали помещаться в черепе. Вяло ругая себя за то, что он в очередной раз «полез в воду не зная броду», Семен начал одеваться. И обнаружил, что рядом с ним лежит труп – голая изможденная старушка. И не просто старушка, а… В общем, таких старых неандертальских женщин Семен еще не встречал. «Подложили мне покойницу под бок, идиоты! Надо же придумать такой дурацкий обряд! И что же он означает или символизирует?» Спросить было не у кого – зрители отсутствовали.
Возле их палатки Хью неторопливо рубил дрова – доделывал чужую работу. На подошедшего Семена он посмотрел с каким-то изумленным любопытством, словно у того на лбу вырос… в общем, рог вырос. Семен пощупал свое непривычно голое лицо и никаких изменений не обнаружил. Он пожал плечами и сразу задал самый главный вопрос:
– Что это было? Что она сделала?
– Жизнь давать. Твою брать.
– А эта старуха?! Ну, там – которая мертвая?
– Старуха – да. Онокл – нет.
– В смысле?!
– Онокл нет. Семхон есть. Один.
«Ох-хо-хо! – мысленно простонал Семен, сжимая руками лысую голову, покрытую царапинами и мелкими порезами. – Похоже, кроме меня самого, никто ничего объяснить не сможет. Бедные мои мозги!»
После этого странного события он никогда больше не видел Онокл. И не спрашивал о ней – чувствовал почему-то, что делать этого не следует.
Отношение неандертальцев к Семену, к новым инструментам, оружию, да и, вообще, к непривычным занятиям вдруг резко изменилось. Это изменение даже трудно было описать или сформулировать, но оно было очень явным. Привезенные топоры Семен раздал новоприбывшим, и никто от них не шарахался – наоборот, рассматривали с большим интересом. Вскоре выяснилось, что каждая группа желает иметь собственный «дом» – изолированное от внешнего мира пространство. Мужчины приступили к работе, причем они не только охотно принимали советы и рекомендации, но и сами задавали вполне толковые вопросы. «Я что же, лучше стал говорить на их языке?! – недоумевал Семен. – Или… Или после странного обряда сделался настолько "своим", что получил моральное право превращать "чужое" в
"свое", "новое" в "старое"? Долгонько придется с этим разбираться!»
Свой собственный арбалет Семен у неандертальцев отобрал, а взамен выдал стрелкам неуклюжее и тяжелое творение мастерской Головастика. Впрочем, к изяществу авторы и не стремились – лишь бы работало. Оно и работало – при «приемке» изделия Семен сделал пару выстрелов (тетиву он натягивал с помощью крюка на обвязке). Резюме было положительным: мощности хватает с избытком, болты летят в нужную сторону, но… Но это же не серийное заводское изделие с определенными тактико-техническими данными! Эти самые данные в значительной мере определяются способностями пользователя. Оружие сделано добротно, остальное зависит от стрелка: будет он поражать цель с двадцати метров или с двухсот? В общем, пристреливать нужно…
В довесок к оружию Семен выдал стрелкам по куску мяса из запаса волчьего корма и приказал бросить все дела и тренироваться. За каждый потерянный болт обещал отрезать палец. Вряд ли это испугало неандертальцев, но ни одного болта они так и не потеряли.
Понаблюдав за стрельбами, Семен пришел к выводу, что прилично стрелять неандертальцы научатся довольно быстро, но вот в кого? «В четырех-пяти километрах отсюда имеется солонец. Туда регулярно приходят бараны, косули, лоси, кабаны и как минимум три вида оленей, два из которых до моего будущего не дожили. Иногда, судя по следам, заходят зубры или бизоны. Если сидеть в "схроне" постоянно (а чем хьюггам еще заниматься?!), то од-ного-двух зверей за три-четыре дня добыть можно. При этом зверь может быть большим или маленьким. А вести себя на солонце нужно очень аккуратно: не шуметь, огня не разводить, добычу в целом виде оттаскивать как можно дальше и там разделывать. Это все неандертальцы и сами понимают. Проблема в другом – их много.
Я, конечно, их не считал, а самих спрашивать бесполезно: малолетних детей и часть женщин они в счет не включают, поскольку нормальными людьми и, соответственно, едоками они не считаются. Но если навскидку, то живых неандертальских душ имеется чуть меньше полусотни. Обычного северного оленя они съедают в один присест, и при этом большинство остается голодным. Им нужен как минимум один взрослый бизон в день. А если этот бизон будет не обычным, а "большерогим" или "первобытным", то они, пожалуй, наедятся досыта. Из всего этого следует вывод: требуется постоянный источник большого количества мяса. Такового нет, и не предвидится. Значит, мясо нужно добывать сразу в большом количестве и как-то хранить. Кстати: против тухлятины эти ребята, в отличие от лоуринов, не возражают».
Он болтался по степи на нарте целый день, проверяя все распадки и овраги. Как оказалось, зря. Что-то подходящее обнаружилось лишь на обратном пути – на левом берегу реки километрах в четырех выше стоянки за лесным массивом. Пяти-шестиметровый обрывчик, длиной метров тридцать, представлял собой не совсем то, что хотелось бы, но выбора, похоже, не было.
Сооружение дарпиров продолжалось три дня. Одна изгородь, длиной метров сто, косо уходила от обрыва в степь. Две других, более коротких, но крепких, ограждали пологие спуски с террасы вниз. Что и зачем люди делали, Семен объяснил им лишь по окончании работ. Кажется, его поняли – представление о загонной охоте неандертальцы имели.
Во всяком случае, кто и где будет встречать животных, они определили сами. Гораздо труднее оказалось объяснить волкам (и упряжным, и местным), что от них требуется не резать отставших, а перемещать все стадо целиком в нужном направлении. Наконец Волчонок понял, но реакция его была неожиданной: