С неандертальцами дело обстояло еще хуже. Этих людей лошади боялись панически – сильнее, чем волков. Семен смог придумать только одно объяснение: слишком долго, наверное, лошади были обыденной, можно сказать повседневной добычей неандертальцев. Нескольких сотен (!) тысяч лет хватило, чтобы страх перед двуногим хищником запечатлелся в генетической памяти животных. Кроманьонцы как биологический вид значительно моложе, и не все звери еще до конца определили свое отношение к ним.
На шестом году существования школы и, соответственно, всей близлежащей инфраструктуры Семен вынужден был подводить итоги своих долговременных контактов с представителями «альтернативного человечества». Будучи же подведенными, они – эти итоги – его не обрадовали. Пришлось признать, что неандертальская проблема зашла в тупик: «Ежегодно выше по течению на берегах образуются новые поселки, заметно увеличивается численность жителей в старых. Относительно высокая плотность населения ведет к перегрузке кормящего ландшафта – это уже видно невооруженным глазом. Загонные охоты и регулярные массовые забои на переправах через реку делают свое дело – количество животных на доступной территории год от года сокращается. То ли их слишком много гибнет, то ли животные находят новые, более безопасные пути миграций. Зимние и весенние голодовки неандертальцев стали традицией, которая крепнет».
Проигрывать, терпеть неудачи Семен не любил и долго настаивал на продолжении эксперимента по введению в рацион неандертальцев растительной пищи и, главное, рыбы. В конце концов ему пришлось сдаться – с ним боролись не сами люди, а их организмы. Что-то в этих организмах было не так с ферментами, метаболизмом и еще черт знает с чем. В общем, две-три недели чисто рыбной диеты превращали даже могучих мужчин в почти инвалидов: мышечная слабость, шатающиеся зубы, нарушение координации движений, понос, какие-то нарывы на коже… Складывалось впечатление, что просто голод они перенесли бы легче. Как ни крути, а получалось, что их потребность в мясе и жире – даже тухлом или проквашенном в мясных ямах – не является данью традиции, а обусловлена физиологически.
Возможно, останься Дынька в живых, он помог бы Семену пробиться во внутренний мир неандертальцев. Впрочем, с годами Семен сомневался в этом все сильнее и сильнее. Надежды на уцелевшего мальчишку-неандертальца из первого выпуска не оправдались – его приобщение к духовной (или какой?) жизни взрослых оказалось ложным, или, точнее, формальным. Скорее всего, сородичи под свирепым надзором Хью не решились его убить, но оставили «неподключенным» к своему «информационно-чувственному» полю. Примерно в такой же ситуации оказались и ребята из следующих выпусков. То ли в процессе обучения в школе они утратили какие-то способности, то ли, наоборот, слишком много чего-то приобрели, только сородичи казались им тупыми и неинтересными. Все, как один, просили Семена разрешить им пройти подготовку и посвящение в племени лоуринов. После такового путь к «душам» сородичей был для них окончательно закрыт. Семен сначала пытался мальчишкам отказывать, а потом махнул рукой – пусть делают, что хотят, если руководство лоуринов не возражает.
Оставалось либо плюнуть на все, либо… бросаться под танк самому. Собственно говоря, в былые годы к этому психическому неандертальскому «полю» Семен «подключался» дважды. Первый раз – в пещере мгатилуша, с применением наркотика. Тогда он «шел» по узкой тропе (или коридору?), ведомый волей неандертальского «колдуна». Второй раз он побывал там с оноклом и никаких воспоминаний не сохранил. В обоих случаях «отход» (или «выход»?) были болезненны, но разум Семен сохранил.
Ставить над собой эксперименты больше не хотелось, однако, посетив как-то раз поселок лоуринов, Семен прихватил с собой кусочек той самой грибной субстанции, которая используется в обряде посвящения или общения с жителями Верхнего и Нижнего миров. Прихватил так, на всякий случай. Спустя примерно полгода этой случай представился. Или Семену так показалось.
Приближалась весна, и в поселках неандертальцев, особенно новых, царил самый настоящий голод. Семен это знал, но изо всех сил старался не замечать – боялся, что не удержится, все раздаст и оставит школу без продовольствия. В конце концов он сломался: дал поручения учителям и обслуге, загрузил нарту и отправился в путь. Три дня спустя он вернулся в «базовый» поселок неандертальцев на совершенно пустой нарте – не только остатков собачьего корма, но и собственного спального мешка назад Семен не привез. Он долго разбирался с Хью, прежде чем убедился, что по большому счету главный неандерталец ничего поделать не может. А потом…
Потом Семен выбрался наружу из вонючей полуземлянки и увидел довольно обычную здесь картину: трое мужчин сидели на снегу лицом друг к другу и молча смотрели куда-то в пространство. Подошли еще двое и уселись рядом. Семен вспомнил «камлание» онокла, тысячи глаз, смотрящих на него, и… И решился – достал из кармана замшевый сверток, развернул и отправил в рот заплесневелый комочек. Потом подошел к неандертальцам и уселся на снег, как бы замыкая неровный круг.
Семен попытался сосредоточиться и вспомнить былые ощущения. Вскоре (или когда?) он обнаружил, что сидит не с краю, а в центре круга. Круг же этот образуют несколько десятков неандертальцев, причем многих из них он знает. Все они смотрят на него, а он смотрит на них – даже на тех, кто находится за его спиной. Сначала Семен удивлялся, откуда взялись те, кто давно умер или даже погиб от его руки. Потом он понял, что они все, да и он тоже, видят одними глазами – темно-карими, почти черными, глубоко посаженными под выступающими валиками бровей…
И возник звук. Точнее, он вроде бы был изначально, только Семен не сразу осознал, что он есть. Тот самый звук, которым иногда сопровождаются «камлания» неандертальцев. Теперь стало ясно, что сопровождаются они не иногда, а всегда, просто он обычно не слышен «снаружи». Звук же этот… Он всеобъемлющий и мощный: притягивающий и отталкивающий, насыщающий и опустошающий, растворяющий и концентрирующий, поднимающий в немыслимые выси и опускающий в бездонные глубины. Его, конечно, воспринимают не барабанные перепонки в ушах…
Остатками еще не растворенного сознания Семен понял, что вот в этом звуке, в этих рожденных им образах все дело и заключается. Если он поддастся, если поплывет вместе с ним, то… Нет, никакого кошмара, наверное, не будет, но не будет и его – его прежней личности. А что будет? Неандерталец с кроманьонской внешностью? Или тихий идиот, безмятежно радующийся зеленой травинке и солнечному лучу? Наверное, субъективно такое состояние воспринимается как счастье, как блаженство, но…
Но Семен уже имел в этом мире опыт измененных состояний сознания. Он даже не задал себе вопроса, стоит ли сопротивляться – надо! А как? Ему казалось, что если он совладает со звуком (или как это назвать?), то сможет контролировать ситуацию: «Никакой закономерности, никаких правил – нет даже намека на мелодию! Похоже, что именно это засасывает, гасит, растворяет сознание. Вот если бы удалось уловить, нащупать, выцедить хотя бы намек на музыкальную фразу, на знакомую комбинацию нот! И зацепиться за нее, опереться, оттолкнуться, повиснуть! Иначе надо выходить наружу, а сил на это уже нет…»