Воплощение в жизнь благой идеи началось, конечно же, со злодейства – дальнейшего уничтожения окрестной природы. Остатки строевого леса на ближайшей террасе подверглись безжалостной вырубке. В результате совместных усилий неандертальцев, нескольких лоуринов и мамонтихи Вари (она помогала таскать бревна) рядом с избой возникло еще одно строение – просторный низкий барак с очагом у входа и несколькими окнами, затянутыми полупрозрачной дрянью, полученной из кишок бизонов. Сам же Семен бревна не таскал и не тесал, а усиленно занимался поисками и экспериментами – нужно было обзавестись «письменными принадлежностями». В итоге он получил некое подобие чернил, которыми можно было пользоваться при помощи кисточки или заточенного птичьего пера. Нашел он и пласт мягкого мергеля, который вполне можно было использовать как писчий мел. Вместо бумаги ничего лучше бересты Семен придумать не смог – не на глиняных же табличках писать! Пришлось ее запасать, резать на пластины и пытаться выпрямить. А еще был нужен запас дров и продовольствия…
Со всем этим Семен справился – набив, конечно, не одну шишку себе и другим. Настал день, когда он запряг Варю в пустую волокушу, влез к ней на холку и отправился собирать учеников. Для обретения опыта начать он решил с родного племени – лоуринов.
Сначала все его радовало, а потом, конечно же, начались проблемы. Сородичи активно запасали продукты на зиму, а недалеко от поселка в степи формировалось несколько стогов из мелких веток и кое-как подсушенной травы. Это, разумеется, не имело прямого отношения к физическому выживанию людей, зато несло глубокую идеологическую нагрузку. Когда-то Семен пересказал соплеменникам свой последний «разговор» с вожаком стада мамонтов. Обещание подкормить молодняк в случае зимнего голода было воспринято людьми как руководство к действию. От Семена потребовали объяснить, что такое «сено» и как его делать. Две громоздкие неуклюжие косы Головастик отковал из остатков металла собственноручно. «Ну, что ж, – думал Семен, – люди будущего будут молиться в храмах, а эти молятся в степи, орудуя косами и рогульками вместо вил и граблей – их боги живые, им нужны не жертвы, а еда. Впрочем, если мамонты не придут, можно только радоваться – значит, у них все в порядке».
Катастрофических голодовок для травоядных в ту зиму не было. Рыжий со «своими» так и не появился. Однако пришла небольшая семейная группа мамонтов и за несколько дней подъела сделанные людьми запасы. Похоже, животные не были местными и просто не знали еще мамонтовых «путей» в этом районе.
С набором детей все оказалось сложнее. Семен знал, что отношение к ним в племени… м-м-м… двойственное – с точки зрения цивилизованного человека, конечно. «С одной стороны, их любят и балуют, прекрасно понимая значение подрастающего поколения. С другой же стороны, до посвящения (получения Имени) мальчиков и до наступления половой зрелости у девочек они никто. Именно поэтому права, обязанности и запреты взрослых к ним отношения не имеют. Кроме того, в пределах тотемного рода конкретных родителей дети как бы не имеют, а являются общим достоянием. Некоторые женщины, правда, предпочитают кормить грудью именно своего ребенка, особенно пока он совсем маленький, но это не является всеобщим правилом».
Дебаты со старейшинами были недолгими.
– Зачем тебе дети? – удивился Кижуч. – Да еще такие маленькие?
– Учить буду! – ответил Семен.
– Опять задурил, – констатировал Медведь. – Учи нормальных людей, раз спокойно жить не хочешь. Может, у тебя и правда еще какая-нибудь полезная магия в запасе осталась?
– У меня их много, – заверил будущий педагог. – Кого это ты предлагаешь учить в качестве «нормальных» людей? Себя с Кижучем, что ли? Взрослые и так все знают, пацанов ты сам учишь воевать и охотиться от зари до зари. Мне только дети и остаются! Они будут жить в моем доме из бревен, сидеть на деревянных подставках и осваивать магию слова, цифр и букв.
– А что такое цифры и буквы?
– Цифры – это обозначения количества чего-нибудь. А буквы обозначают звуки, из которых состоят слова. Можешь Бизона расспросить – он когда-то их много придумал.
– Было такое! – оживился вождь. – Очень интересная магия – просто оторваться невозможно!
– Вот! – Медведь решил, что получил поддержку. – А ты нас хочешь лишить такого развлечения! Живи здесь и колдуй на здоровье!
– Нет, – сказал Семен, – у меня другая идея. С детьми мы будем запоминать звуки и слова иного языка – того, на котором я говорил в будущем. Хочу, чтобы дети лоуринов, имазров, аддоков и хьюггов научились на нем говорить и понимать друг друга.
– Вот это да! – почесал плешь Кижуч. – С нашим Семхоном не соскучишься!
– Ты еще пангиров забыл, – ехидно добавил Медведь. – А то волосатики и по-человечески говорить не могут!
– Не забыл я, – вздохнул Семен. – Просто пока еще не придумал, что с ними делать. Вряд ли они смогут учиться вместе с нашими детьми.
– Приду-умаешь, – махнул рукой Кижуч. – Ты и не такое придумывал. А волков, мамонтов и кабанов учить будешь?
– Знаешь что?! – возмутился Семен. – Своих свиней учи сам – чтоб помойки не раскапывали и не гадили где попало! Они у меня, между прочим, вигвам с двух сторон подрыли! Сволочи… Ладно, черт с вами: не хотите отправлять со мной детей – не надо. Буду учить хьюггов, имазров и аддоков.
– Что-о?! – разом привстали старейшины. – Род и племя обидеть хочешь?!
– Да не хочет он, – заверил старейшин Бизон. – Чего вы на него накинулись? Раз надо, пусть забирает детей – мы еще нарожаем.
– Ну, допустим, рожать-то не вам, а бабам, – поправил Семен. – Да и эти никуда не денутся – надеюсь, что смогу вернуть в исправности. По крайней мере, большую часть. А вы нам мяса подкинете, когда на нартах можно будет ездить. Вы ведь не захотите, чтобы хьюгги кормили детей лоуринов?
Медведь оглянулся по сторонам и тихо попросил:
– Бизон, можно я ему врежу? Пока никто не видит, а?
– Нельзя, – засмеялся вождь. – Семхон хоть и помолодел, но драться не разучился. Да и лет он, на самом деле, прожил не меньше тебя.
В общем, с главными людьми племени все утряслось. Проблемы, однако, на этом не кончились: кого отобрать? Собственных детей в предыдущей современности у Семена не было, учителем в школе он никогда не работал – только руководителем производственных практик студентов. Тем не менее он знал, что способность к обучению ребенок обретает лишь с определенного возраста. Раньше этого «сажать за парту» его бесполезно – пустая трата сил и времени. Начинать учить подростков переходного возраста тоже дело сомнительное – большинству из них в это время совсем другого хочется. Пускай с их гормонами и подростковыми комплексами разбираются старейшины – в процессе подготовки к посвящению, разумеется. Значит, остается…
«М-да-а, никаких „Свидетельств о рождении" здесь не имеется. Про совсем маленького ребенка еще можно выяснить, как давно он родился, а вот за пределами трех-четырех лет уже бесполезно. Запоминать такую ерунду никому не приходит в голову. Кроме того, в моей былой современности оптимальным возрастом начала школьного обучения считаются семь лет от роду. Но это там, а здесь? Детский период у питекантропов короче, чем у неандертальцев. Неандертальские дети взрослеют заметно быстрее, чем кроманьонские. Вполне возможно, что физиологическое детство детей палеолитических охотников было (по аналогии) короче, чем таковое у их далеких потомков. То есть сведения о количестве прожитых ребенком лет для меня сейчас мало полезны. О готовности мальчишки взять в руки учебное оружие лоурины судят по его физическому и умственному развитию – у старейшин глаз наметан. Похоже, придется его наметывать и мне. А как? Методом проб и ошибок, конечно. Тесты надо какие-то придумать, собеседования устраивать…»