Поднявшись по склону распадка, Семен обнаружил, что костер совсем близко и возле него кто-то есть. Пытаясь рассмотреть хьюггов, Семен чуть не упал, угодив ногой в какую-то яму или чью-то нору.
По-видимому, в огонь подбросили сухой травы или веток – освещенное пространство расширилось, принимая в себя бывшего завлаба С. Н. Васильева, а ныне воина-лоурина по имени Семхон.
У костра сидел довольно крупный волосатый хьюгг, а встречать гостя двинулись воины помельче – в обычных набедренных фартуках и с палицами в руках. Семен шел медленно и на ходу жонглировал посохом.
Торжественный и медленный гимн Советского Союза закончился еще на подходе, а ничего приличествующего данному моменту в голову не приходило. Тогда Семен заревел первое попавшееся:
– «…По диким степям Забайкалья!..» – и с размаху, как хлыстом, врезал ближайшему хьюггу поперек живота.
– «…Где золото моют в горах!..» – короткий тычок в солнечное сплетение второму. Хьюгг согнулся пополам и выпустил из рук палицу.
– «…Б-р-родяга, судьбу пр-роклиная!..» – круговой размашной удар с разворотом корпуса. Воин почти успел подставить палицу, но по черепу ему, похоже, все-таки досталось.
– «…Та-а-ащился с сумой на плечах!..» – Семен встал в трех метрах перед сидящим человеком, оперся двумя руками о торец посоха, расставил ноги на ширину плеч и попытался встретиться с ним взглядом.
Получилось.
В отсветах костра из-под крутых надбровных валиков на Семена вопросительно смотрели глаза. Глаза разумного существа. Человека? Или просто существа с иным разумом?
Никто к нему больше не приближался и не пытался нападать, так что для обдумывания следующего хода у Семена была масса времени – целых несколько секунд. Этот ход даст ответ на вопрос «быть или не быть?». Быть или не быть ему. И наверное, кое-кому из тех, кто стоит рядом. Вот это существо, сидящее у костра, надо немедленно принять и признать человеком, надо проникнуть в его разум (ведь он у него есть!), надо суметь слиться с ним, войти в резонанс, стать когерентным (так, кажется, в физике?) источником мыслительных импульсов!
А для этого надо успеть переворошить память, вытянуть на поверхность сознания хоть что-то, за что можно ухватиться, от чего можно оттолкнуться, на что опереться. Нужна аналогия (пусть не полная!), какая-то похожесть из того, иного, мира, который безвозвратно утерян, но реалии которого сформировали способ мышления Семена. Другого способа у него нет и уже не будет. Значит, надо вспомнить, кто вот так (или почти так!) смотрел на него когда-то. И Семен вспомнил.
С людьми этой породы он имел дело много раз в жизни. В низах общества они встречаются часто, в верхах – редко. Но они есть везде – даже в научной элите. Правда, эта самая элита и собственно ученые – совсем не одно и то же. Так вот: среди НАСТОЯЩИХ ученых он таких не видел.
Школа, в которой Семен учился, была самой обычной – в ней готовили контингент для профтехучилищ и техникумов. Таких ребят в каждом классе было по три-четыре человека. Они были очень разные: агрессивные и злобные или, наоборот, добродушные и безобидные. Объединяло их, пожалуй, два свойства: незаурядные спортивные (или бойцовские?) качества и полная неспособность поддержать разговор на отвлеченные темы, вечные проблемы с учебой, хотя учиться их никто особо и не заставлял (лишь бы вести урок не мешали!). В общем: Вася хороший парень, только скучно с ним. В той школе ни один из таких ребят не перешагнул порог девятого класса. В других перешагивали. И даже в институты поступали. Впрочем, у многих с годами развивались «компенсационные» механизмы: умение дружить с нужными людьми, поддерживать разговор, обходя слишком сложные вопросы и темы, обаятельно улыбаться. Те, кто в молодости не пошел ко дну в обнимку с бутылкой, часто делали совсем неплохую карьеру. При социализме, кажется, значительная часть комсомольского и партийного актива формировалась именно из них. Большинство «новых русских» из соответствующего периода истории, похоже, тоже они. Нет-нет, это совсем не обязательно плохие люди, совсем не обязательно! Но они какие-то… другие. Какие? В эпоху своего «юношеского максимализма» Семен долго пытался описать, сформулировать, выделить группу признаков этой породы людей. Может быть, легкая форма врожденной олигофрении? У кого – у нашего комсорга?! Да он кандидатскую раньше тебя защитит – вот увидишь! Кто не соображает? Это Серега-то не соображает?! Да он соображает лучше нас всех вместе взятых! Мыслить, правда, не может, но зачем ему это? В общем, ничего путного так и не сформулировалось, а по мере накопления жизненного опыта границы данной людской общности стали совсем размытыми и неясными. Так, например, когда базары и рынки заполнили смуглые развязные люди, сложилось впечатление, что они все такие. Но так не бывает по определению. Вероятно, именно эту группу людей пытался выделить и описать в своих работах Б. А. Диденко («суперанималы»), и ничего у него не вышло: пришлось вводить массу переходных, промежуточных форм, которые, по мнению Семена, напрочь лишали смысла классификацию по данным признакам. С не меньшим, если не с большим успехом можно было бы применить разделение по С. Лукьяненко – на «темных» и «светлых», но толку-то…
В общем, эти глаза, этот взгляд Семен вспомнил и узнал. Это глаза тихого улыбчивого мальчика по имени Васек. Он сам привел его в секцию самбо. А через месяц они встретились на ковре – на районных соревнованиях, поскольку были одного веса и возраста. Семен занимался почти три года и потихоньку подбирался к первому юношескому. Васек, еще не отработавший толком ни одного приема, разделался с ним секунд за пятнадцать-двадцать. Причем так, что после этого всерьез борьбой Семен больше никогда не занимался – тяжелое растяжение (разрыв?) связок локтевого сустава. На выпускном экзамене учительница посадила их за одну парту и попросила (почти приказала!) дать Васе возможность переписать его сочинение. Семен не возражал. Много лет спустя директор вызвал к себе С. Н. Васильева, вручил ему тоненькую брошюрку – автореферат кандидатской диссертации – и по-дружески, почти с извинениями, попросил написать положительный отзыв. Автор не имел никакого отношения к тому однокласснику, но Семен прочитал текст и понял, что они родня, и отказался писать отзыв. Директор обиделся.
«Что ж, – вздохнул Семен, – будем считать, что ничего совсем уж нового перед нами нет. Надо работать. Главное – сосредоточиться».
С этой целью он решил спеть еще один куплет, но раньше, чем он набрал в грудь достаточно воздуха, хьюгг успел что-то негромко проговорить. И Семен понял. Или это ему только показалось. Или он так интерпретировал мимику безбородого лица – гримаса была явно болезненной.
– Это обязательно – так орать?
– Нет, конечно, – спокойно сказал Семен по-русски и попытался дополнить свои слова мысленным «посылом». – Можно еще громче: «…Сла-а-авна-ае море – священный Байка-а-ал!..»
Лицо человека сморщилось, мускулистые руки, спокойно лежащие на коленях, дернулись. Вероятно, хозяин хотел прикрыть ими уши, но усилием воли удержался от столь явной демонстрации слабости. Семен скосил глаза вбок, и в поле зрения оказался один из сраженных им воинов: хьюгг стоял, согнувшись пополам, но руки прижимал не к животу, что было бы естественно, а к ушам.