– Слушай, – сказал он, – а ты здорово готовишь! Я ел пищу, которую делают здешние женщины, – такая, знаешь ли, гадость! Кто тебя научил?
– Никто меня не научил, – насупилась Ветка. – Я сама все придумала. Что же мне делать, если я уродилась такой страшной? А так вдруг кому-нибудь понравится моя еда… И у меня будет мужчина. Хотя бы ненадолго, но как у всех!
– Ты это перестань вспоминать! – приказал Семен и добавил неожиданно для себя самого: – Считай, что у тебя есть мужчина. А уж надолго или нет – зависит от тебя самой, а не от того, какой ты родилась. Ну и, разумеется, от того, как скоро меня убьют.
Он немедленно решил, что, пожалуй, перебрал с «черным» юмором, но ожидаемой реакции не последовало. Наоборот, Ветка вскинулась, глаза ее заблестели:
– Нет, Семхон, нет! Тебя убьют не скоро! Может быть, и меня уже не будет, а ты все еще будешь жить!
– Однако… – озадачился Семен. – Тебе откуда это известно?
– Ну-у… сама не знаю… Но я всегда угадываю, кто погибнет в ближайшее время. И когда совсем маленькая была… Как-то раз мамин мужчина побил ее, а трахать не стал. Я спросила ее, почему он так сделал, ведь он скоро умрет – послезавтра, наверное. Тогда мама побила меня. А воина и правда через день убили хьюгги. Потом и мама, и все женщины сказали, чтобы я молчала и никогда никому не говорила об этом. Иначе мужчины решат, что это я накликаю на них беду. Я не говорю…
– А ты действительно не ошибаешься?
– Если через два-три дня, то не ошибаюсь.
– И ты знала, кто сегодня должен погибнуть?
– Нет, Семхон, нет! Я только чувствую, что вот он и он – скоро. И все, а когда именно – я не знаю…
– Так ведь и это немало… А кто… умрет в ближайшее время? Мне ты можешь сказать – я никому не передам и плохо о тебе не подумаю.
– Н-никто, наверное. Может быть, Алтикуна, но у нее давно гниет нога, она и сейчас не очень живая…
– Ладно, хватит на сегодня о смерти. – Он посмотрел на звездное небо. – Впрочем, кажется, уже наступило завтра. Надо искупаться и ложиться спать. Вот скажи мне, Веточка… Здешние женщины, они как… Каждый год моются?
– Ну что ты, Семхон, – улыбнулась девушка, – почти каждый месяц, если не беременные.
– М-да-а… Не повезло тебе, девочка: ты связалась с гнусным извращенцем. Если хочешь быть со мной, тебе придется мыться каждый день. По крайней мере, пока тепло.
– Хи-хи, а зачем это? Я, правда, все равно каждый день купаюсь, даже когда холодно, – мне нравится, но тебе-то это зачем? Разве для мужчины это имеет значение?
– Видишь ли… – замялся Семен, – в моей первой жизни, среди другого народа, я привык к тому, что молодые красивые женщины моются каждый день или даже утром и вечером. Это такой обычай, традиция. Я привык к этому и не хочу отвыкать.
– Хи-хи, а сам ты зачем каждый день купаешься? Я часто хожу смотреть: у тебя такое смешное тело – волос совсем нигде нет, только на груди немного и под животом, хи-хи! А почему ты в воде не тонешь? Заклинание знаешь, да?
– Ну, можешь считать это заклинанием, только оно не в словах, а в особых движениях руками и ногами. Ладно, пойду окунусь перед сном.
– А… я… Можно я с тобой, Семхон?
Собственно говоря, особо идти никуда было и не нужно: жилище Семен оборудовал метрах в восьми от воды.
* * *
…плескались в теплой воде, брызгались и смеялись. Семен нырял, хватал под водой Ветку за ноги, а она визжала…
А потом они сидели на песке и сохли в лучах ущербной луны и звезд. Журчала вода, стрекотали какие-то насекомые, в степи за лагерем перегавкивались собаки.
– Спой немножко, Семхон, – попросила Ветка. – Я хочу тан-це-вать – ну, как там, в пещере. Можно?
– Нет, – поднял лицо к луне Семен. – Сейчас не поется. Давай я тебе на зубе сыграю.
– На зубе?!
– Ага! Слушай!
И он заиграл старую и жутко популярную в семидесятых годах пьеску «Воздушная кукуруза». В оригинале она исполняется соло на ксилофоне, а Семен играл на собственном верхнем переднем зубе ногтем среднего пальца. Эту «забавку» он придумал еще в детстве: щелкнешь ногтем по зубу, а рот выполняет роль резонатора. Чуть-чуть подрабатывая губами, языком и нижней челюстью, можно менять объем этого резонатора и, соответственно, изменять высоту звука в пределах октавы, а то и больше. При определенном навыке можно брать даже «аккорды» – плотные серии щелчков четырьмя пальцами подряд. Звук получается довольно чистый, но негромкий. Впрочем, в тишине этого достаточно…
Ветка уловила ритм и пластику «Воздушной кукурузы» почти мгновенно и начала хихикать и «выделываться» на песке перед единственным зрителем. Шелестел листвой ночной ветер в зарослях на том берегу, журчала вода в соседней протоке, костер за спиной догорал, а Семен гнал и гнал повторы основной темы – то быстро, беззаботно и весело, то медленно и почти трагично. Сухая Ветка танцевала на песке, безошибочным инстинктом угадывая нужные движения. Наверное, родись она тысяч на десять – пятнадцать лет позже, то из нее получилась бы если и не балерина, то замечательная танцовщица. А «Кукуруза», она ведь такая: раз начав, остановиться трудно…
Наконец он взял пару финальных «аккордов» и умолк.
– Ой, как здорово, Семхон! – повалилась на песок счастливая Ветка. – Ты научишь меня?
– Научу. Слух и чувство ритма у тебя, кажется, есть, а все остальное не сложно. Но – потом. Скажи, у тебя… уже был мужчина? Хоть раз?
– А ты… Ты не прогонишь меня, Семхон? Только не смейся, ладно?
– Ну!
– Не было… А правда, что первый раз больно?
Семен все-таки рассмеялся:
– Не знаю, я же не женщина! Но можешь повторять заклинание от боли. Ты же помнишь его?
– Да ну тебя! Тебе бы только хихикать и насмехаться! Это не может быть больно! Не может… Потому что… Потому что я очень хочу! Вот!
– Ладно, не бойся, – примирительно сказал Семен, укладываясь на спину. – Ты все сделаешь сама. Давай пристраивайся сверху! Да не так, глупенькая, лицом ко мне…
А потом они лежали, обнявшись, и грели друг друга. Надо было встать и дойти до шалаша, но сил не было, да и желания тоже…
* * *
Тем не менее утром Семен обнаружил себя в шалаше на своей подстилке. Вставать не хотелось: он лежал, смотрел вверх на переплетение ремней и думал, что утро иногда бывает-таки добрым.
Если бы не требования мочевого пузыря, он, наверное, так и лежал бы… Но пришлось встать. В «кастрюле» что-то аппетитно булькало. Ветка сидела у костра и широко распахнутыми сияющими глазами смотрела, как из шалаша выбирается на четвереньках ее мужчина, как он встает и потягивается, подставляя еще не жаркому солнцу свое худое и почти безволосое тело.
– Здорово, красавица! – приветствовал ее Семен. – Что плохого в жизни?