Увы, это было единственное помещение, в котором я могла организовать свой кабинет. Я бы предпочла отдельно стоявший охотничий домик, но уговорить пойти на это мужа было невозможно. «Люби не то, что хочется любить, а то, что можешь, то, чем обладаешь», – я вняла совету Горация. Сколь часто мне приходилось прибегать к подобного рода утешению!
Надеюсь, по возвращении из Перу нас встретят не только разруха, запустение, но и мои книги, невредимые и не тронутые ни пожарами, ни разбойниками. Каким блаженством было бы для меня прикоснуться к этим страницам, с которыми я уже попрощалась в сердце моем!
Предвкушаю, какие открытия ждут меня среди этих самых страниц! Ведь в глубине души всякий коллекционер старых книг мечтает найти палимпсест [9] . Мой дядя так и не смог испытать этого счастья. К нескончаемому огорчению, ему не удалось найти ни одного пергамента, использованного повторно. Несмотря на то, что на пергаменты всегда был большой спрос и часто исходный текст оказывался не полностью стертым или со временем проступал на поверхность между строк, найти их – большая удача.
Нередко предпринимались попытки оживить исходные тексты, восстанавливая угольную составляющую чернил. Мне таким способом удалось воссоздать между строк несколько стихов «Послания к коринфянам» и сочинение Аристотеля по астрономии, ранее неизвестное. Позже я восстановила фрагмент комментария к Гомеру, писанный Аристофаном Византийским.
Поскольку изначальный текст затирали пемзой и вымачивали в молоке, у нас оставался только химический способ проявления палимпсестов. Далее я прилагаю химическую формулу применяемого мною проявителя. Смею тешить себя надеждами, что этот способ окажется полезным для потомков, тех, кто, сохранив старинные книги, сможет вырвать у власти времени и тишины забвения истинный голос истории.
Помнится, мадам Арагон переслала мне рецепт овсяного печенья, который смогла выведать у английской поварихи, находясь в гостях у своей дочери. Повар был, разумеется, французом, но его бесценная помощница ведала приготовлением истинно британских блюд, одним из ее шедевров является, по моему глубокому убеждению, овсяное печенье, рецепт которого я по памяти сейчас воспроизведу.
Всего лишь полторы страницы рукописного текста. Еве не составляло никакого труда запомнить их наизусть. Ни малейшего. Просто до сих пор она, исследуя почерк, не обращала внимания на смысл. Теперь же он был абсолютно ясен. И сразу все встало на места. Как по волшебству, выстроилась цепочка – кухня, лаборатория, дневник, палимпсест, Сеньора.
– Макс! – тонким от волнения голосом пискнула Ева.
– Что? – Он оглянулся.
– Я все поняла!
– Что? – не любивший повторяться, все же вынужден был переспросить Макс, уже менее благожелательным тоном.
– Дневник. Палимпсест. Сеньора, – радостно отрапортовала Ева.
– Понятно, – ничего не понял Макс.
– Да нет же… – Ева не знала, как убедить его в своей правоте, и благоразумно решила начать с изложения версии, которая представилась ей в этот ослепительный миг прозрения.
– Я знаю, что именно мы ищем.
– Радостное известие. Ну и?
– Кулинарную книгу! – Торжествуя, она прошлась в диком танце, выделывая неописуемые коленца вокруг Макса, настороженно следившего за внезапно впавшей в буйное помешательство сотрудницей. – Ну же, ну! Должна быть кулинарная книга. Старинная, – подсказывала Ева изо всех сил, дергая от нетерпения за рукав своего руководителя.
– Какое значение… Ну была, да. Не уверен, что времен Сеньоры, но да, была…
– Где она? Где?! – страшным голосом возопила Ева.
– Откуда я знаю?! Все книги и рукописи, имевшие значение, отданы в городскую библиотеку или архив.
– Срочно! Надо ее найти. Это палимпсест.
– Но… все палимпсесты имеют отношение только к старинным рукописям.
– Нет, этот имитация. Оригинальный текст дневника спрятан между строк кулинарных рецептов самой Сеньоры. Овсяное печенье! Скажите, откуда у вас эти страницы дневника?
– Их всегда передавали при оглашении завещания. Без права передачи в общественные фонды, организации или продажи частным лицам.
– Вот! Вот именно. Это указание для обнаружения палимпсеста, то есть кулинарной книги, – провозгласила Ева.
– Да, была кулинарная книга, – задумчиво протянул Макс– Можно отследить. По крайней мере попытаться.
– Пытайтесь, – напутствовала Ева. – Это и есть то, что мы ищем.
– Гм… – Макс уже был не с нею.
Пауза затянулась.
– Ну, я тогда побежала в архив. – Ева деловито похлопала его по плечу и упорхнула.
Она неслась в городской архив, не замечая по дороге никого и ничего, едва не обеспечив сердечный приступ местному кюре, под велосипед которого чуть не угодила.
В архив она поспела почти к самому закрытию. Пока нетерпеливо покашливавший служитель не выпроводил странную барышню из здания, она лихорадочно перекидывала карточки с указателями рукописей. К ее крайнему огорчению, ожидания не оправдались. Удивленная, но не потерявшая ни грамма надежды, ни йоты уверенности в конечном успехе своих поисков, она вернулась в отель.
Этим вечером им с Максом так и не удалось поужинать вместе. Как, впрочем, и еще многими вечерами потом. Она не вылезала из архива, он вообще неизвестно где пропадал. Много интересного она почерпнула из официальной переписки местных властей с Парижским Конвентом. Переписки несколько запутанной, лихорадочной: ввиду того, что жертвами террора стали падать сами предводители революции, много и внятно писать уже опасались.
Короля свергли в сентябре тысяча семьсот девяносто второго года и гильотинировали пятнадцатого января тысяча семьсот девяносто третьего. Королеву – спустя девять месяцев, шестнадцатого октября. Сеньора привезла эти новости дяде в Перу на год позже. Однако эти события потрясли ее гораздо меньше, чем встреча с капитаном Альворадо. Это знаменательное свидание произошло в порту Кадиса. На корабле, отправлявшемся в Америку, последними пассажирами должны были стать или благородная дама с маленьким мальчиком, или дворянин с двумя сыновьями. Капитан корабля предоставил тем самим решать, кто кому уступит последнюю каюту. Каково же было его удивление, когда бледная, но решительно настроенная дама, обернувшись к представляемому ей дворянину, вдруг слабо вскрикнув, упала к ногам того:
– Дон Альворадо!
– Сеньора! – Слезы горючими ручьями текли по его изрезанному морщинами лицу – Простите меня!
– Что вы, дон Хосе! Как можно.
– Я не мог вернуться к вам без риска для молодых господ, – и вдруг, увидев мальчика, жавшегося к юбкам Сеньоры, побледнел: – Поль! Сын мой, ты жив?