Топка открылась. В адском ее свете он увидел прямо перед собой престарелого демона — караульного из кабины, замахивающегося на него прикладом.
Вырвав ноги из держащего, как трясина, угля, он отвалился в сторону, выстрелил. Промазал. Пуля срикошетила о железную стойку кабины. Охранник тоже промахнулся, глубоко, как лопату, утопив приклад в поблескивающей антрацитовой россыпи. Не вставая, Андрей ударил его каблуком под колено. Нога чеха подломилась, он рухнул вперед и вбок, отвалился к стене. Кочегар выскочил на тендер, занося для удара широкую лопату. Андрей выстрелил опять. Пуля снесла совок, оставив в его руках размочаленный на конце кусок черенка. Следом метнул в кочегара бесполезный теперь наган. Попал. Тот, застонав, упал на уголь, свернувшись в позе эмбриона и прижав руки к пострадавшей голове. Андрей вскочил, бросился к кабине. Уж одного-то помощника он как-нибудь придушит.
Незаметно поднявшийся чех налетел сбоку, зажал в борцовский, поперек туловища, захват. Повалил. Андрей почувствовал под голенями твердый край тележки и с ужасом понял: они вываливаются за борт.
Страшный хруст ломающихся костей резанул по ушам. Сдавленные легкие задергались, пытаясь вздохнуть хоть немного воздуха. Голова закружилась от падения кувырком и тут же остановилась, когда в нее пришло понимание: трещали и ломались не его кости. Огромное тело караульного, оказавшись снизу, приняло на себя всю силу удара. А он-то даже и не ушибся.
Нервно хихикнув, Андрей с трудом разомкнул стремительно холодеющие объятия чеха, поднялся на трясущиеся ноги и показал оттопыренный средний палец огонькам удаляющегося поезда.
* * *
Опять стало невыносимо холодно. Снятый с караульного тулуп, его папаха-пирожок и оренбургский пуховый платок, прежде отобранный чехом у какой-то бабы, перестали согревать. Охотничий нож, также доставшийся в качестве трофея, мешался и бил по бедру, но Андрей почему-то не решался его выкинуть, хотя чем он мог тут помочь? Крепчающий под утро мороз забирался внутрь, холодя, казалось, само сердце.
Андрей брел по непролазной тайге, проваливаясь по колено и с трудом выдирая ноги из полуметровых снежных наносов. Без всякой цели. Просто чтобы не замерзнуть. Говорят, пока идешь — живешь, а смерть может подкараулить только того, кто перестанет бороться, остановится, решит передохнуть, привалится головой к древесному стволу и закроет глаза. «Тех бы умников да сейчас сюда», — думал он, проваливаясь по пояс в очередную занесенную снегом яму. Интересно, если здесь на склоне такая глубина, что ж делается в низине, к которой сбегает склон? А может, забрать правее и попытаться дойти до озера. Полюбоваться на рассветный Байкал? Может, даже удастся разглядеть, как поезд, проламывая лед, погружается в холодную пучину. Хотя нет, до того места по самым скромным подсчетам километров сорок — пятьдесят, не разглядеть. Только если услышать. Такой грохот был.
А все-таки хорошо, что он с поезда спрыгнул заранее. Если б он оказался недалеко от места крушения? Или встретил сам себя, что бы случилось? Произошел бы пространственно-временной катаклизм, все бы схлопнулось в какую-нибудь черную дыру? Или, наоборот, полыхнуло большим взрывом. Или ничего бы не произошло? Просто увидел бы себя лежащим на возвышенности за пулеметом и поливающим склон свинцовым дождем? А что было бы, если б он сам подкрался к пулеметчику и метнул гранату, не зная, что в гнезде он сам? А кристалл бы не сработал? Мог бы он убить сам себя в прошлом, а потом вернуться целым и невредимым в настоящее? С одной стороны, почему нет? А с другой — мало ли как оно на самом деле обстоит? С точки зрения современной науки, по крайней мере той, с которой он знаком, путешествия во времени невозможны в принципе. Так и аэродинамика не дает шмелю ни малейшей возможности подняться в воздух. Однако он вполне неплохо летает, наплевав на все ее законы.
И только где-то в глубине ворочалось понимание, что все эти мысли он нагоняет специально, чтобы не думать о той… Опять? Он прихлопнул эту мысль, как надоедливого комара, и попытался снова думать о шмеле, цветах и лете.
Эти мысли отвлекли его от всепроникающего холода и даже слегка развеселили. В конце концов, неплохое путешествие вышло, покруче, чем все сафари и спелеодайвинги, в которых он до этого участвовал. И даже без серьезных ран и увечий обошлось. А с какими людьми познакомился… Ну, за исключением… В своих чувствах к Кате он разобраться пока не мог. Жаль, конечно, что не удалось остановить поезд и бой на 181-м километре состоится с известными последствиями. Хотя почему известными? Он же их не видел. А может, та граната вообще не взорвалась и она осталась жива? И дожила лет до девяноста в какой-нибудь деревеньке на берегу прекрасного озера. Или уехала в Иркутск и на большевистской волне стала там большим человеком. Или в Питер? А может, и в Москву? Почему нет? Она ведь и его бабушкой может оказаться в принципе. Но не хотелось бы бабушку-проститутку, на самом деле.
Нога его поехала по склону, он взмахнул руками и провалился в глубокую зловонную яму. Ноги его ударились во что-то мягкое, податливое. Снизу послышалось тяжелое дыхание и утробный рев, сопровождающийся новой волной вони. Не помня себя от ужаса, Андрей ухватился за корни и полез по осыпающейся песчаной стене наверх. Пробив головой и обрушив вниз пласты уплотненного снега, вылез на поверхность. Втянул ноги. Встав на четвереньки, взглянул за край.
Снизу на него смотрел проснувшийся медведь. Худой, оборванный, со слежавшейся шерстью на впалых боках, воняющий псиной и дерьмом. Он зарычал, обнажив огромные клыки, и стал подниматься из берлоги, разворачиваясь, раскладываясь и становясь еще больше. Когтистыми передними лапами зацепился за край разрушенной берлоги и полез наверх, скребя задними по стенке.
Не помня себя, Андрей кинулся бежать, высоко задирая колени. Хищник за его спиной взревел утробно и бросился следом. Под огромным весом затрещали присыпанные снегом сухие ветки. В несколько прыжков зверь сократил разделяющее их расстояние. Это только кажется, что медведи неуклюжие, на коротких дистанциях они и лошадь догонят.
Андрей зайцем метнулся под поваленный ствол. Медведь рухнул сверху, в труху разломав сухое дерево. Андрей проскочил между двух стоящих рядом стволов. Медведь с разгона ударился в них плечом, на огромную его голову дождем просыпались прошлогодние листья. Андрей продрался через кусты, загребая руками, как пловец, пересек до краев засыпанный снегом распадок. Рванул быстрее, слыша приближающееся дыхание зверя. Оступился, качнулся, полетел вниз по склону, оставляя в огромных, с палец размером, когтях хищника вырванные куски полушубка.
* * *
Падение было долгим. Набрав за шиворот снега и отбив бока о выступающие камни, он съехал на дно узкой расселины. Приподнялся, отряхиваясь. Посмотрел наверх и удивился, как ничего не сломал. Стена была высотой метров сорок, почти отвесная, изобилующая торчащими острыми камнями, держащимися, казалось, на соплях. Стронь один — и накроет лавиной. Видел это и медведь. Он нерешительно переминался на краю, иногда привставая на задние лапы, мотал здоровенной мордой, на которой было написано почти человеческое разочарование.