— А кто такой Рыжий Хельмут? И что с ним произошло?
— Это наш кот, он давно жил здесь. А две недели назад мы нашли его, как и Лоренсонов, на палубе — дохлым, перекошенным, с раскрытой пастью и высунутым языком. Амазонка начала с него…
«На кошках тренировалась», — Павел не смог сдержать так не вовремя появившейся улыбки и отвернулся, чтобы не смутить погрустневшего еще больше юношу, а тот договорил:
— Потом все было спокойно, потом умер Эндрю Джиллинг. Дальше вы все видели сами. Это мое мнение, но лучше бы вам было остаться посреди океана, — предостерегающе произнес молодой матрос.
«Ага, за миллион долларов провести сутки в открытом море. Это можно устроить в любой день, в более комфортной обстановке и в более приятной компании. И все обойдется гораздо дешевле», — последние, сказанные матросом слова заставили Павла ухмыльнуться. Он уже собрался возразить молодому человеку, как за их спинами раздался недовольный голос Ричардсона:
— Эдвард, иди сюда, и побыстрее, сколько можно тебя ждать?!
— О, это меня! Прошу прощенья. — Юноша быстро выколотил из трубки выгоревший табак, подхватил с палубы пустое ведро и бросился на зов помощника капитана.
«Отбивной адмирал, ветчинный принц, сальная тряпка, кастрюльный комендант», — Павел мигом припомнил весь набор пренебрежительных прозвищ, которыми матросы награждали своих «кормильцев». И не зря, надо сказать. По свидетельству очевидцев, большинство коков отличалось как физической, так и нравственной нечистоплотностью. Как правило, они ходили в засаленной одежде, нередко были капитанскими осведомителями, постоянно сидели в тепле, утаивали для себя и своих любимчиков лакомые кусочки, а пищу для экипажа готовили кое-как. Но этот мальчишка производит приятное впечатление — во всяком случае, одежда на нем чистая, а страх и растерянность в голосе и взгляде кажутся искренними.
«Амазонка, Амазонка, — повторял про себя Павел, после того как снова остался в одиночестве, — почему бы тебе не оставить этих людей в покое? Если это, конечно, твои проделки? Или не твои? А чьи тогда?» Павел поежился от холода. Солнце спряталось в темную тучку, и налетевший порыв ледяного, почти зимнего ветра заставил слишком легко одетого для ноябрьской Атлантики человека сбежать с палубы. Павел направился к лестнице в трюм, пригнул голову и осторожно двинулся по ступеням вниз. Качка усилилась, а поручни здесь отсутствовали. Тут же напомнила о себе немаленькая шишка на лбу — она заныла, словно предупреждая о том, что надо быть осторожнее. Поэтому Павел не торопился и по узким деревянным ступеням спускался аккуратно и не спеша. Шум ветра и моря остался позади и наверху, вокруг снова был привычный, душный от застоявшегося воздуха полумрак. Павел сделал несколько шагов к двери своей каюты и даже успел заметить чуть поблескивавшую металлическую ручку на ней, как все исчезло. Что-то с силой толкнуло его в грудь и едва не сшибло с ног. Павел врезался спиной и левым плечом в обшитую некрашеными досками стену коридора и вскрикнул от боли. А что-то уже рвалось к выходу — молча и яростно, как попавший в капкан зверь. Оно тяжело дышало и отталкивало вдруг возникшее на пути препятствие с таким остервенением, что еще немного — и просто размажет его по деревянной обшивке. Но Павел так просто сдаваться не собирался, он сам перешел в атаку — оторвался от стены, перегородив собой дорогу, и мощным, хорошо поставленным ударом врезал противнику под дых. Тот немедленно согнулся, негромко охнув при этом, получил еще один удар — коленом в грудь и от сильного толчка в плечи отлетел назад. Но не упал, удержался на ногах, только простонал-проблеял что-то невразумительное. И прилип спиной к стене.
— Клаус, какого черта вы тут… — Павлу пришлось замолчать. Его глаза уже привыкли к полумраку трюма. Он заметил, что на полу рядом с дверью каюты врача лежит что-то темное и бесформенное. И, кажется, еще живое — оно дергается, хрипит еле слышно и пытается приподняться над досками пола. А по ним уже расползается черная лужа.
Врач по стеночке, мелкими шажками побрел прочь, он старательно отворачивался от умирающего на его глазах человека и пытался удрать.
— Стоять! — Павлу пришлось схватить врача за грудки и хорошенько встряхнуть бледного, с трясущимися губами фон Штейнена.
Но это не помогло — врач совершенно обезумел, он трясся всем телом и пытался что-то сказать, но мешали стучащие друг о дружку зубы. Павел почувствовал сильный сивушный запах, исходивший от потерявшего человеческий облик врача, и брезгливо оттолкнул того к стене. Толку от этого эскулапа сейчас все равно никакого, надо попытаться помочь несчастному самостоятельно, пока не слишком поздно.
Павел подошел к скорчившемуся на полу матросу и осторожно, взявшись за его плечо, перевернул человека на спину. И сразу понял, что все — тот уже умер. От двух ножевых ранений, и оба пришлись в живот. Кто-то дважды ударил бедолагу ножом и бросил умирать в полутемном трюме. И этот кто-то здорово рисковал: эта часть коридора пока обитаема, не то что окончательно опустевший матросский кубрик дальше по проходу. Павел сразу узнал лежащего перед ним на полу человека: он видел его несколько часов назад, рано утром, сидящим на веслах спасательной шлюпки. Они вместе с Мартенсом и привезли «найденыша» на «Марию Селесту». И оба умерли — только одного прирезали, как барана, а второй сгинул где-то.
«И кто же остался?» — мелькнула у Павла мысль. Да, кто пока еще жив? Получается, что матрос на корабле теперь только один. А также капитан, его помощник, жена капитана и его дочь. И два пассажира — один окончательно тронулся рассудком и сидит, привалившись спиной к двери каюты второго помощника капитана, умершего сегодня утром от неизвестной болезни, тоненько подвывая, как побитый щенок.
— Кто здесь? Что случилось?
Павел даже вздрогнул от звуков этого голоса. Он не слышал, как по трапу спустилась Сара Бриггс, — она сделала несколько шагов вперед и остановилась, близоруко прищурившись. И смотрела то на застывшего Павла, то на покойника у его ног.
— Мне нужен врач, фон Штейнен, вы не знаете, где его найти? Я хочу, чтобы он посмотрел руку Софии, девочка постоянно плачет… Что это? Что с ним? Почему он не двигается? — На этом дар речи покинул жену капитана. Она замолкла, но только на секунду, не больше, и заорала так, что любая деревенская кликуша позавидовала бы силе ее голоса.
Павел мгновенно оглох, он не знал, что ему делать, — под ногами лежало мертвое тело убитого неизвестно кем матроса, позади стонал, причитал и, кажется, бился головой о стену безумец. А впереди, всего в двух шагах, высокая бледная женщина выкрикнула нечто несвязное в последний раз и резко, словно у нее из-под ног выдернули опору, рухнула на пол. Наступившую после этого тишину можно было сравнить лишь с молчанием космоса — ее не нарушали даже всхлипы фон Штейнена за спиной. Зато отчетливо и громко стал слышен топот ног и взволнованные крики на палубе, потом грохот подошв по ступеням трапа — к трюму бежали сразу двое.
Бриггс ворвался в темное помещение первым, быстро осмотрелся, кинулся сначала к врачу и попытался поднять его на ноги. Но тут же бросил, ринулся мимо Павла к лежащей на полу жене, и замер на бегу, ухватился рукой за стену.