– Ты, казак Митрий, есть явление удивительное, для науки, наверное, незнаемое. Тебя в Кунсткамеру надо.
– Может, не надо в камеру? – жалобно потупился служилый.
– Шучу я, – ухмыльнулся офицер. – А вот что с тобой делать, никак не домыслю.
– А вы бы эта… – замялся Митька, – ну, того, ваш-бродь!
– Что?!
– Ну, вы бы по службе мне послабление сделали, покуда мы здесь обретаемся. Да велели б мне бумаги дать, какой не жалко, и чернил золотничок. А уж перышко я сам приищу. Мне бы руку чуток в письме набить, а там, может, в писари выйду!
– Ачто? – задумчиво сказал лейтенент. – Дела нам предстоят великие и тяжкие… Давай так: унтеру скажешь, что от караулов и работ я тебя освободил. Приходи сюда – Савелий тебя пристроит и даст, что для письма надобно. Сиди и пиши, набивай руку.
– Премного благодарен, ваше благородие!
– Благодарить меня не за что, – строго сказал Чириков. – Я тебе не поблажку делаю, а на труд ставлю и спрошу строго. Если до отъезда писать внятно не станешь, пойдешь грузы возить до скончания века! И вот еще что: ты, Митрий, и ты, Савелий, языки за порогом попридержите! Никому знать про дела наши пока не надобно – не ровен час, беду накличете.
– Се внятно! – с готовностью кивнул Митька. Это было даже больше того, на что он надеялся в самых смелых мечтах.
Продолжать движение из Верхнего острога в Нижнекамчатск на подводах смысла не было – зима подходила к концу, начались оттепели, и снег стал «тяжелым». Чириков принял еще одно ответственное решение – остаться в остроге и ждать открытия водного пути. Это позволяло распустить по домам камчадалов с их упряжками. Расплачиваться с ними пришлось расписками…
Митька сильно преуспел в грамоте и попутно сделался кем-то вроде посыльного или порученца при лейтенанте. Писать и читать он обучился дней за десять, но не успокоился на достигнутом, а пытался научиться писать быстро – со слуха, под диктовку.
Когда лед на реке сошел, караван с грузом тронулся в путь. На сей раз баты были сцеплены бортами по два или по три. Это повышало их устойчивость, позволяло брать больше груза, добавляло комфорта пассажирам. Правда, управлять такими катамаранами или тримаранами было довольно трудно, но по большой весенней воде преодолевать пороги не приходилось.
На третий день пути прибыли к урочищу, которое местные называли Ушки – с ударением на последнем слоге. Это место когда-то считалось лучшим охотничьим угодьем в окрестностях Нижнекамчатского острога. Кроме того, оно служило для жителей источником строительного материала, поскольку лес подходил близко к воде и сплавлять его было удобно. Теперь все изменилось…
Митьке даже не верилось, что люди за столь короткий срок могут наворочать таких дел. Сколько видно с реки, лес повален, среди пней дымят длинные избы, явно рубленные наспех – не для долгого житья. Близ берега, среди штабелей досок и бревен, возвышается странное сооружение, издалека похожее на большую лодку странной формы. Впрочем, Митька почти сразу догадался, что это и есть недостроенный корабль – бот, как его здесь называли.
Историю появления морского судна в далекой дали от моря Митька выяснил довольно быстро – народ с удовольствием рассказывал о своих мытарствах, особенно если собеседник щедро делился табачком. На табак Митька не скупился – с его новым мировосприятием все необычное казалось интересным, во всем хотелось разобраться, все понять.
На пути из Якутска в Охотск экспедиция хлебнула лиха: огромное количество продовольствия и снаряжения застряло в верховьях реки Юдомы. В этом деле отличилась группа, которой командовал Шпанберг… А в Охотске уже строился шитик – морское судно, которое назвали «Фортуна». Почему там не построили и второй корабль, ни рядовой состав, ни младшие командиры объяснить не могли. В общем, прошлым летом эта «Фортуна» сделала из Охотска к Большерецку два рейса. В первый из них она привезла нового комиссара Тарабукина, который и сидит ныне в Нижнекамчатске. Кроме того, прибыли шесть матросов, семь солдат, плотник-десятник, три адмиралтейских плотника, конопатчик и кузнец, двенадцать енисейских и иркутских плотников и кузнецов. Руководит этой командой подмастерье ботового дела Федор Козлов.
Мученья кораблестроителей начались уже летом. Сразу по прибытии в Нижнекамчатский острог у них кончилось продовольствие. Купить его было негде, а добывать сложно – рыба шла плохо. Федор Козлов с превеликим трудом устроил своих мастеровых на постой с кормлением по домам местных служилых. Те, однако, терпели сколько могли, а потом дружно отказались содержать приезжих, поскольку «самим жрать нечего». Большие надежды возлагали на приезд высокого начальства, которое всех рассудит. Однако капитан-лейтенант Шпанберг привезенные продукты раздавать не стал, а потребовал юколы из запасов местной казны. Кроме того, он «попросил» поделиться запасами монахов из пустыни, основанной Козыревским. Результат был, прямо скажем, ничтожный. Расстроенный очередной неудачей, гордый датчанин слег – он умудрился заболеть цингой еще до начала настоящего голода.
Вскоре по прибытии в Нижнекамчатск Козлов вытребовал у нового комиссара три бата, девятерых камчадалов и нескольких местных служилых, «знающих удобные лесные места». Леса вокруг было полно, но все не тот – кривой, облупистый и дуплистый. То, что нужно, Козлов обнаружил только на левом берегу Камчатки километрах в пятидесяти – шестидесяти выше Нижнего острога. Он немедленно перебросил туда свою команду и начал заготовки.
До снега было срублено множество деревьев и заготовлено свыше трех сотен кокор. Последние представляли собой нижнюю часть ствола дерева, выкопанную из земли вместе с крупным корнем, перпендикулярным стволу. Кроме того, организовали заготовку древесного угля и лиственничной смолы.
Всю древесину нужно было переместить на берег к месту строительства. Это делалось в основном на руках, а зимой иногда использовали собачьи упряжки, поскольку к кораблестроителям прикомандировали более двух десятков камчадалов и дюжину местных служилых. Труднее всего пришлось с килем – эту огромную деревяху, казалось, и с места-то не сдвинуть, а надо перетащить на приличное расстояние. Доски для обшивки вытесывались топорами: одно бревно – одна доска…
Мимо кораблестроителей всю зиму проходили караваны с грузами экспедиции, в основном с продовольствием, а они питались впроголодь. Прибытие в Нижнекамчатск капитана Беринга практически ничего не изменило. Козлов в своих рапортах регулярно сообщал, что «служилые люди неотступно просят корму». Как-то раз Беринг откликнулся – прислал немного продуктов, но они вскоре кончились. Один из плотников не вытерпел и сбежал, пять человек заболели. После того как умер конопатчик Матвеев, капитан прислал в Ушки… лекаря.
В начале апреля заготовительные работы закончились и состоялась закладка бота. На это торжественное мероприятие прибыл сам капитан Беринг. В честь праздника он «жаловал всех вином». После закладки часть камчадалов с собаками отпустили домой, зато в конце апреля прибыл Шпанберг и с ним еще пятеро мастеровых.