– Для нас здесь эта зима может быть и последней. В государевой инструкции четко прописано: исполнив дело порученное, в Петербурх возвращаться немедля. Ну разве что… Как это у вас называется… по-кру-ченник, да? Разве что сделать тебя своим покрученником на эту зиму? Доверить тебе вести дела… Ты, конечно, будешь много воровать…
– Нет! – твердо сказал Митька. – От чести такой увольте, ваше благородие! Много ли, мало ли воровать, а не надобно мне этого!
– Почему?! – удивился датчанин.
– Мыслю я, что все господа офицеры с вами уедут – моря проведывать. Тут унтера да мастера останутся. А коль начальство наше тутошнее не трясти да не шпынять, коли страху на него не нагонять каждый божий день, оно и шевелиться не станет. Мне, что ль, их пужать? Да меня ж без вас схарчат в три дня!
– Схар-чат?!
Словечко оказалось новым для немца, пришлось объяснять:
– Ну, сделают так, чтоб Митьки Малахова на свете Божьем не стало. Хорошо, коли смертью побьют где-нито в сторонке. А то ить загребут в казенку да на дыбу подымут. А на дыбе я, ваше благородие, все расскажу – и чо было, и чо не было. Не ровен час и на вас клеветы возвести заставят – и возведу, куда ж денусь? Не-е, до возврата вашего мне тише воды, ниже травы сидеть надобно.
– Что ж, это разумно… – признал капитан. – Может быть, взять тебя в плавание? Но это придется как-то объяснять в отчете…
– Смилуйтесь, ваше благородие! – испугался служилый. – Мы ж люди сухопутные!
– Я буду думать, Митрий, – пообещал капитан. – Время еще есть.
* * *
Думал капитан недолго. Буквально через день Митьку вновь призвали пред его светлые очи.
– Бог расположен к тебе, казак Митрий, – заявил Беринг. – Ты можешь радоваться и благодарить его.
– Радуюсь, ваше благородие: слава тебе, Господи! – перекрестился Митька и выжидательно уставился на начальника: – Вопросить за что, однако, не смею, потому как не велено.
– Молодец, запомнил! – одобрил начальник. – Так вот, ко мне обратился лейтенант Чириков с предложением включить тебя в состав экипажа нашего «Святого Гавриила». Ты, оказывается, горазд в грамоте, умеешь быстро писать.
– С Божьей помощью, ваше благородие… – растерянно пробормотал Митька.
– В Охотске мы остались без штатного писаря. А денщик Шпанберга – Степан – знает грамоту, но он тяжело болен и не сможет идти в море. Матрос Иван Белый ведет хозяйственные дела вместе с мичманом Чаплиным. Нам нужен еще один грамотный человек на борту, однако я не могу принять тебя в команду.
– Слава Богу, ваше благородие! – поклонился Митька. – Премного благодарен!
– У меня есть три денщика, – продолжал Беринг. – Один из них слаб здоровьем и останется здесь.
– Оно и ладно, ваше благородие, – одобрил служилый. – Заодно он и за амбарами присмотрит. Мягкая рухлядь, она ж досмотру требует – чтоб не погнила, чтоб мыши не погрызли.
– Совершенно верно. Так вот, в качестве моего третьего денщика в море пойдешь ты.
– Да вы чо-о?! – Ноги у Митьки подкосились. – Свят-свят, увольте, ваш-бродь, увольте! Да куда ж мне?! Помилосердствуйте!
– Это приказ, рядовой Малахов, – ласково улыбнулся Беринг. – Ты не забыл наш первый разговор?
Куда-то плыть с веселой компанией приезжих служилому совершенно не хотелось. Однако приличных аргументов для отказа он с ходу придумать не смог и выдал первые попавшиеся:
– Ваше благородие, господин капитан! Ну какой из меня денщик?! Я ж харчи готовить не обучен! Мундир вам отмыть или пришить что – не смогу, хоть убей! Не надо меня денщиком, смилуйтесь! Сами ж гневаться будете!
– Ты не понял меня, казак, – покачал головой Беринг. – Тебе не придется выносить мой ночной горшок. Офицерские денщики не входят в состав команды, их работы не определены уставом. Однако я могу любого рядового назначить на эту должность или отстранить от нее. Я назначаю тебя. По моему устному приказу на судне ты поступишь в распоряжение лейтенанта Чирикова. Ты будешь обязан выполнять его команды.
– Может, не надо на судно, ваше благородие? Помилосердствуйте, а?
– Это приказ! – твердо сказал капитан. – Обсуждение или осуждение приказа на флоте есть серьезное нарушение дисциплины!
– Виноват…, – понурился служилый.
– Мой совет тебе, казак Митрий: никогда не спорь с командиром. Тогда твоя спина не отведает кошек.
– Буду стараться, ваше благородие…
– Старайся. Что еще ты скажешь о наших делах?
– Дык, ваше благородие… – замялся Митька, пытаясь собрать в кучку разбежавшиеся мысли. – Коли от судьбы не уйти… В опчем, мнится мне, что для острастки управителей наших издали б вы приказ. Мол, не могите с камчадалов сверх ясаку и аманацкого корму ничо брать!
– Это зачем?
– Тута, видится мне, две пользы. По первости вы, как в столицу вернетесь, государыне нашей доложите, что, мол, за ее ясак и людишек иноземных радели. Другая ж польза… Ить управители да сборщики наши один хрен лишку брать будут. А потому пред вами завсегда с виной станут. А с виноватыми… кхе-кхе… договориться легче – сами, небось, разумеете.
– Да, разумею, – кивнул Беринг. – Пожалуй, такой приказ будет полезен… Надо обдумать…
Митька предвидел такую реакцию начальника и заранее подготовился:
– Я вот тут, ваше благородие, накарябал по неразумению своему. Может, не побрезгаете глянуть? Авось что сгодится!
Капитан посмотрел на своего нового денщика с изумлением, но слегка помятый лист бумаги принял и стал читать.
– Хорошо сказано: «бездельная корысть»! – улыбнулся Беринг. – Пожалуй, мне нравится твой стиль. Ступай, пока.
Как это ни смешно, но приказ странного содержания действительно был издан. Причем буквально накануне отплытия. Он гласил:
«…Сего 728 году марта в разных числех Уки реки, также и по реке Камчатке лутчие иноземцы доносили мне словесно чрез толмачей, а многие и сами российским языком об своих обидах доносили, что сверх ясаку и аманатского корму збирают с них сладкую траву, ягоды и сарану, отчего им немалая тягость, и терпят голод. Также, когда збирают ясак зборщики, то для своей бездельной корысти берут от них сильно кухлянки, сети и баты, отчего чинитца немало недобор в ясашной зборной казне. Ныне подтверждаю сие письменно, чтоб отнюдь комиссаром и управителем для своей бездельной корысти сами, также и позволения служилым людем не давали, таких зборов збирать с иноземцев и обид им никаких не чинить…»
Пока Митька с Берингом решали коммерческие вопросы, в Ушках закончили наружную обшивку бота. Девятого июня недостроенный корабль спустили на воду. Он получил название «Святой апостол Гавриил». По этому случаю строители получили два с половиной ведра «вина». В трюм загрузили такелаж, паруса, якоря, пушки и прочие грузы, хранившиеся на месте стройки. Воды в реке было много, и судно благополучно сплавили мимо Нижнекамчатска почти до самого моря. Достраивать его отправилась вся, за малым исключением, команда строителей. До конца июня мастеровые под командованием Козлова умудрились настлать палубу, сделать каюты, поставить мачту и начать оснастку судна. Пока они этим занимались, из Нижнекамчатска на устье перевозили грузы, которые предполагалось взять в плавание. Их сначала приходилось складировать на низком болотистом берегу, продуваемом всеми ветрами, но, как только была закончена палуба, начали перевозить на борт и грузить в трюм.