Девушка повернулась к азиату, нагнулась над телом. На шее парализованного едва заметно бился пульс.
Кати подобрала со стола палочку с камнем в навершии. Если бы для того, чтобы вернуть брата, пришлось всего лишь перерезать горло незнакомцу, она бы пошла на это, не раздумывая. Но тут… Принесет ли убийство какую пользу?
Девушка повернулась к телам. Посмотрим…
И тут зал в ее глазах вспыхнул миллионом ярких звезд. Картинка мигнула и… погасла в ослепляющем солнечном свете.
Упал Костя удачно. Почти на ноги и без ушибов и переломов. Благополучно спружинил об илистое дно, завалился на спину, упершись в склизкие стены. Всмотрелся и… окаменел.
В пяти метрах от него, закатив глаза, лежала туша гигантского крокодила. Старая покрытая бородавками толстенная кожа смотрелась бы как часть декорации, сюрреалистической картинки, если бы животное оставалось неподвижным.
Но хищник шевелился.
Подрагивая хвостом, он медленно, как объевшийся сметаной кот, грыз человеческую ногу.
– Freeze! – зашептали у самого уха.
Костя послушно замер. И только потом сообразил, что команду отдали на английском. Причем, на современном английском языке.
Он закрутил головой, высматривая, кто это тут еще. Видимость здесь была отвратная, но даже отблесков далеких факелов хватило, чтобы определить источник шума. Невысокий паренек, слева от него, одетый в яркую… ветровку?
– Do you understand me?
Костя кивнул. Паренек зашептал быстрее:
– Bastard's blind but hears as devil. If It's not eating It's hunting. Be aware!
– Ни хрена себе, – тихо прошептал Малышев.
Паренек скользнул ему за спину. Послышалось шуршание. Путы, стягивающие кисти рук, ослабли, а потом и упали.
Нежданный сосед довольно хмыкнул и вернулся к своему занятию: крепить брючным ремнем ржавый наконечник копья к длинному обломку палки. Видимо, мастерил копье.
– Ты – русский? – с заметным акцентом буркнул незнакомец.
Ответить Костя не успел.
Крокодил, закончив перекусывать ногой, замер. Стало слышно, как сверху шуршат стражники Храма.
Тварь моргнула бельмами глаз, слегка склонила голову набок и двинулась к ним. Крокодил слегка водил пастью из стороны в сторону, вынюхивая или прислушиваясь.
Паренек слева от русича напрягся, подымая свое наспех созданное оружие. Костя сжал челюсти. Ржавый наконечник не сможет пробить толстенную шкуру. Зачем только время тратил?
Сам Малышев уже шарил по собственному поясу.
Тварь приближалась.
Она подергивала хвостом, переваливаясь с лапы на лапу. Поскрипывал песок под тушей, хлюпала вода.
Пряжка под руками Кости чуть щелкнула и разошлась. Крокодил, будто освобожденная пружина, метнулся на звук. Пасть раскрылась, обдавая смрадом. Чудовищные челюсти лязгнули там, где мгновение назад замирали двое приговоренных. Малышев уже катился, вывернувшись из-под удара хвоста. А паренек отпрыгнул лишь на метр и замер, подняв высоко над головой свой дротик. Малышев сквозь зубы чертыхнулся. Нашел, чем пугать тварь!
В руке Кости блестело то, что не догадались отыскать стражники. Короткая шпага, гибкая, как пластиковый прут, острая, как и подобает доброму толедскому клинку. Фигурный пояс в виде змеи, который гаги посчитали лишь людской безделушкой, служил чехлом для раритета. Эх, будь у него наверху развязаны руки!
Малышев присматривал, куда ударить эту страшенную образину, когда крокодила атаковал паренек. Ржавый наконечник с хлюпающим звуком вошел в глазницу твари. Самодельное копье всадилось в голову рептилии почти на длину ладони!
Сам паренек отпрыгнул, но избежать столкновения с впавшей в раж образиной не смог. Щелкающая пасть сшибла его с ног и бросила на стену, с которой он сполз бесформенной кучей.
Тварь хрипела и крутилась, лупя хвостом по всему вокруг, клацая страшной челюстью. Она была ранена, шокирована, разъярена болью, но от этого стала только более опасной. До мозга, цели атаки, копье не дошло.
Малышев, замерев у края воды, мечтал только об одном, чтобы шипастый, острый хвост ископаемого не достал до него.
Сверху началась какая-то замятня. Крики, лязг оружия и… автоматные очереди. Одна короткая, пару длинных, высаживающих с треть рожка, еще короткая. Пара одиночных.
Тварь, услышав незнакомые звуки, напряглась, клацнув зубами что-то в воздухе.
Крики сверху обрели знакомые интонации. Внезапно на песок перед озером упал зажженный факел.
– Костя? Ты жив там?!
Малышев не сдержался:
– Улугбек Карлович?
Тварь крутанулась на месте и рванула на звук.
– Мля!
Малышев припустил по краю озерка. Полуторатонный исполин несся следом.
– С-с-ст-т-р-р-е-е-ляй!!!
Он споткнулся и грохнулся. Тут же перекатился, упершись головой в стену. Вскочил, разворачиваясь. Ужас скручивал тело, мешая мысли и наливая руки свинцом.
Прямо в лицо пахнуло смрадом. Окровавленные челюсти разошлись, открывая розовую пасть, тварь буквально прыгнула на него. Отшатываясь, захлебываясь собственным воем, Малышев всадил шпагу, целя куда-то в небо, в страшный язык, в пасть чудища. Удар промахнувшихся челюстей бросил его в сторону, на утоптанный песок. При падении затылок налетел на покатый булыжник. В голове все померкло, расплылось.
Он с удивлением отметил, что чудище не бросается добивать неподвижную добычу. Даже не пробует отыскать его. Тварь верещит, как поросенок, мотая башкой и переваливаясь с одной лапы на другую.
Сверху, в чавкающую жижу озерка полетели факелы. Из темноты выхватило беснующегося монстра, тут же затрещали автоматные очереди, разрывая толстенную кожу бороздами попаданий. Верещание твари перешло в тонкий визг и… затихло.
Костя в изнеможении опустил голову на грудь.
Сверху что-то кричали, но последствия удара и схлынувшее напряжение сказались. Малышев отключился. Он был в сознании, но воспринимал окружающее через некую пленку, как будто со стороны смотрел. Вот спускается на веревке Улугбек Карлович, следом спрыгивает Тоболь с калашом. Игорь возбужден, что-то кричит и размахивает руками.
Костя улыбнулся, пошевелил рукой, изображая ответное приветствие, и отрубился уже окончательно.
Захар оперся на копье, поправил перевязь на плече. Между делом приложился к баклажке с разбавленным вином. За пьянство на посту могли наказать, но на промозглом ветру, который гулял по стенам крепости, только горячее вино с пряностями удерживало тепло в руках и ногах. Да и то ненадолго.
Уже вторую неделю он служил в ополчении. Каждый день по три часа днем или два часа ночью сторожил пролет крепостной стены или стоял в башне, высматривая лазутчиков. Работа оказалась непыльная, харчи пока давали хорошие, спать разрешали прямо в башне на нижних ярусах, раз в неделю выпуская в город. Захар, первые дни после того, как "добровольно" вступил в стражу, искал любую возможность для бегства, но спустя неделю смирился.