Ошеломленных и негодующих русичей скрутили, плотно спеленали крепкими кожаными путами, заткнули рты и уложили на специальные помосты. Через несколько мгновений руки, ноги и шея каждого были притянуты к грубым доскам. Ремешки так плотно обхватывали тело, что пошевелиться не было никакой возможности.
Из темного угла камеры выступил невысокий старец в длинном кожаном переднике, в руках ухмыляющегося грека блестела холодная отточенная сталь.
У Кости на глазах выступили слезы. Окружающий мир вдруг приобрел такие нереально яркие оттенки, что начало рябить в глазах. Обострившееся обоняние улавливало запахи старого сена, брошенного на пол, немытых тел стражников, благовоний, которыми умащался архонт. Резко, сильно, невыносимо захотелось жить! Любой ценой! Волна ужаса была такой яркой, что спину буквально выгнуло дугой. Костя попробовал напрячь мышцы, разорвать путы, чтобы освободиться и броситься на врага. Он не мог умереть как баран на бойне! Не мог!
Ужас его заметил и старый экзекутор. Ухмыляясь, он подошел и склонился над лицом бывшего фотографа, покрасневшего от бесплотных усилий. Потрескавшиеся губы старика растянулись, выговаривая незнакомые слова.
И Малышев, к своему ужасу, понял.
– Начнем с тебя…
– Они ушли, великий дука, – резюмировал увиденное эпарх. [41]
Мануил оторвался от игры в затрикий [42] только на ту долю секунды, которая потребовалась опытному флотоводцу, чтобы прикинуть расстояние до удаляющихся судов.
– Возвращайся к игре, Ксир, здесь все значительно интересней. – Вутумит потянулся к фигуре слона, передумал и отдернул руку. – А ты приготовил мне настоящую ловушку… И я чуть в нее не попался.
Ксир, высокий, стройный, еще молодой шатен с ироничным взором, усмехнулся:
– Если бы все ловушки можно было обойти, только отдернув протянутую руку…
Мануил усмехнулся вместе с собеседником. Подумав, он двинул вперед пешку.
– Ты недооцениваешь мелкие фигуры, проэдр, – заявил флотоводец через две минуты, отправляя в ларец сандалового дерева вырезанную из слоновой кости фигурку ладьи.
Оба военачальника всю ночь провели в шатре перед городским валом. Войска ожидали результатов переговоров между посланцем великого дуки и приезжим графом, разместившись лагерем между проливом и городскими стенами и паля костры на городском валу. Чтобы подбодрить мерзнущую под промозглым апрельским ветром пехоту, оба верховных стратига, направленных кесарем на решение возникшего конфликта, ночевали там же. Бессонную ночь они коротали за игрой в затрикий, попивая от холода подогретое фалернское вино с корицей.
Время шло незаметно и спокойно. Не было ни вылазок буйных «кельтов», ни попыток прийти на помощь осажденным. Турецкие стрелки успешно сдерживали остальных латинян, идущих к столице, так что за безопасность тылов стратигам можно было пока не волноваться, но греки опасались возможного десанта со стороны залива. Несмотря на клятвы верности, басилевс не доверял новым союзникам.
…Невысокий Мануил легко довел до победного результата и эту партию и устало откинулся на спинку ложа. Болела спина, резали глаза после ночи, проведенной в полной боевой готовности. Вутумит потянулся к чаше и отдернул руку уже во второй раз за последнее время – вино было способно подготовить ловушку куда более серьезную, чем безобидная игра.
В шатер, обращенная к морю стена которого была опущена для прямого обзора лагеря «кельтов», втиснулся толстый воин. Длинные волосы вошедшего были заплетены в тонкие косы, из под короткой боевой юбки выглядывали меховые штаны и степные сапожки с яркими лентами шнуровки. Несмотря на византийскую лорику и военный плащ, в пришедшем легко было узнать выходца из негреческих земель. Оба полководца поморщились – в палатку ввалился командир наемников.
– Приветствую вас, стратиги, – тяжело просипел тот, тут же без разрешения припав устами к поставленной у входа пузатой амфоре с сильно разбавленным вином.
И эпарх и дука сделали вид, что не заметили такую вольность в чинопочитании.
– Рад видеть тебя, доблестный Опос, – после некоторой заминки произнес на правах хозяина палатки командир гарнизона столицы. – Угощайся, чувствуй себя как дома, – добавил он же, видя, что вспотевший после скачки любимчик императора не стремится оторваться от емкости с вином.
Опос, получивший от кесаря титул «овеянный победами», сделал еще один гигантский глоток и отодвинулся от значительно опустевшей тары.
– Благие новости, хвала Господу. – Он быстро и шумно вытер рукавом рот.
Оба стратига скривились – варварские обычаи, хамское поведение. «Булгар» Опос сделал вид, что не заметил недовольства.
– Твой ломбардец сработал как надо. – Булгарин ткнул пальцем в великого дуку.
Фамильярность не добавила тепла между военачальниками.
– Это все – только его заслуга? – не поверил сначала Вутумит.
Опос отряхнул пыль с плаща, уселся в свободное кресло и пододвинул к себе столик с яствами.
– Может, и нет… Но ушли эти варвары после того, как твой посол с ними поговорил.
Шатер наполнили звуки чавканья. Жареная курица, простоявшая без внимания почти всю ночь, быстро исчезала в ненасытной глотке командира наемников. Узнав, что прибывшие латиняне не собираются подчиняться его власти, басилевс послал скидывать их в море того, чьи войска было менее всего жалко. Дикие всадники, крещеные булгары, еще недавно были неверными союзниками, норовившими вместе с родовыми вождями пощупать ближайшие земли благословенной Фракии [43] . Теперь же они гибли по приказу императора Восточной империи.
Великий дука вздохнул и поднялся с ложа. Ворвавшийся через незабранную сторону шатра свежий воздух приятно охладил лицо. Изнутри временный командный пункт эпарха согревали сразу десяток треног с раскаленными углями. Ксир не любил холода, так что привыкший к морской стихии флотоводец страдал от жары.
Вутумит устало спросил:
– И куда их повез Пигасий?
Опос беззаботно пожал плечами:
– Это же варвары, они все равно не разбираются в окружающих землях… – Он подложил к себе на тарелку кусок пожирней. – Пигасий провезет их пару-тройку дней вдоль побережья и высадит в пределах дневного перехода от лагеря Готфрида. Даст Бог, они найдут дорогу…
Он выковырял из зубов застрявший в них кусочек мяса, долго рассматривал его на свет всходящего солнца, потом икнул и отпихнул от себя остатки еды.
– Ну все, наелся. – Он повернулся к хозяину палатки. – Спасибо, архонт.