Итак, де Йонг доказывает: во время неудачной войны люди, ища выход смутной тревоге, охотно бросаются искать врагов внутри собственной страны. Критическое, логическое мышление, и в мирное-то время доступное лишь немногим, в экстремальной ситуации попросту отключается.
«Назвать по имени», «найти (что часто означает создать) врагов в собственной среде» является одной из форм удовлетворения той внутренней потребности, о которой мы говорили выше. Это естественный процесс, точнее — доступный способ, дающий людям возможность воспринять ту действительность, которая кажется невыносимой; в периоды особой напряженности подобные процессы почти неизбежны. С первого взгляда кажется, что подвергнувшийся нападению народ еще более затрудняет свое положение, высказывая подозрение о том, что в его среде имеются враги; на самом же деле происходит как раз обратное явление.
Характер выдвигаемых обвинений против выискиваемых врагов в своей собственной среде имеет второстепенное значение.
Поскольку … люди сами желают, чтобы их убеждали в наличии сообщников врага внутри страны, разве не будет для них естественным предположить, что эти сообщники занимаются шпионажем и диверсиями, стреляют по войскам той страны, где они живут? Конечно, рассуждают многие из них, такие шпионы жили в стране годами, только их никто не выявлял и они оставались незамеченными; такими же неприметными остаются и вражеские агенты, появляющиеся с началом вторжения. В целях маскировки последние, конечно, стараются применять такие приемы, как переодевание в штатское платье или в форменное обмундирование той страны, которая подвергается нападению.
Все рассуждения подобного рода обычно не встречают возражений; многие утверждения люди воспринимают за действительность, несмотря на то, что звучат неправдоподобно. Иногда всплывают старые, давно забытые обвинения. Так, например, в Бельгии в ходе Первой мировой войны жители искали особые знаки, схемы или планы города на обратной стороне рекламных вывесок фирмы «Магги», а во время Второй мировой с той же целью осматривали плакаты, рекламирующие цикорий «Паша»; в обоих случаях искали пометки, якобы сделанные агентами противника из среды самого населения. Все чаще выдвигаемые обвинения содержат элементы недавнего прошлого, в этом случае любое обвинение звучит наиболее убедительно… Так, например, обвинение членов нацистской партии Голландии в том, будто они всюду стреляли в голландских солдат, подкреплялось ссылкой на заявление, которое сделал лидер партии за две недели до этого. Последний заявил: «В случае немецкого вторжения мои сторонники не будут оказывать агрессорам никакого сопротивления».
Люди часто искали врагов в своей собственной стране среди священников, монахов и монахинь. Все эти лица носят одежды, словно специально приспособленные для укрытия оружия. По всей вероятности, сказывалось то обстоятельство, что представители церкви издавна окутаны некоторой тайной. (Принцесса Мария Бонапарт в своем исследовании, касающемся некоторых сторон вопроса о пятой колонне, говорит о том, что в «народных массах всегда тлеют скрытые антицерковные настроения» — Myths of War, London, 1947, p.84-87).
Какой-нибудь не имеющий серьезного значения пустяк может послужить поводом для зачисления человека в число врагов. В глазах некоторых людей становится подозрительным каждый, кто хоть чем-то выделяется среди окружающих.
В 1914 году в Германии самых обычных людей принимали за шпионов, если их внешность хоть чуточку отличалась от внешности других немцев. В Англии 1940 года необоснованно задерживали многих людей только потому, что они чем-то бросались в глаза, чем-то отличались от остальных, имели нечто странное в своем виде.
В конце мая 1940 года одного французского лейтенанта избили свои же сограждане только потому, что у него были рыжеватые волосы, и это вызвало подозрение. В Брюсселе в те же майские дни 1940 года перевозили на трамвае к вокзалу некоторое количество арестованных. Их сопровождали трое солдат и лейтенант. В это время вдоль улицы шел человек со своей беременной женой — оба брюнеты. Лейтенанту показалось что-то подозрительным. Наверное, иностранцы. Трамвай остановили. Лейтенант приказал привести этих людей к нему, а затем как иностранцев присоединить к остальным арестованным. Мужчина протестовал: «Я живу здесь уже длительное время, вот мои документы; они в полном порядке». «Документы?» — рассмеялся лейтенант. «К тому же моя жена должна скоро родить!» — «Все это вы объясните там, куда вас привезут!»
Как мы видим, человек может случайно попасть под подозрение. Чаще всего (и это понятно) подозрение падает на людей или такие их группы, которые еще до начала неприятельского вторжения вызывали чувства страха и озлобления. Появление подобных чувств может обуславливаться различными факторами, в большинстве случаев независимыми друг от друга. Иногда это факторы социально-экономического порядка, однако чаще они носят политический характер…» (Л. де Йонг, указ. соч., с.380-383).
То есть, люди во время войны начинают преследовать тех, кто от них чем-то отличается, чужаков и тех, кого они не любили еще до войны. Ну, в Европе 1940 года это были члены нацистских партий, приверженцы Гитлера. Мол, если они помогали немцам политически — то, значит, во время войны помогают ему и диверсиями. А что на нынешнем Западе? Как мы знаем, он состоит из множества групп, которые друг друга и в мирное-то время ненавидят. А уж в войну то, когда рухнет привычный порядок вещей… Вот тут гетеросексуалы начнут искать врагов в среде лесбиянок и «голубых», белые — среди негров, азиатов, мусульман и «латинос», богатые — среди бедных, техасцы — среди жителей Восточного побережья. И так далее. Ведь общества наступившего века — это крайне неустойчивые системы, вывести которые из шаткого равновесия довольно легко. Особенно если удары станут наноситься очень умело. Учтем: нынешний (и завтрашний) Запад — это край, объятый кризисом самоидентификации. Ушли в прошлое времена 1940 года, когда немцы твердо знали, что они — немцы, а американцы — что они американцы. Глобализация и безудержный либерализм за минувшие сорок лет расшатали эти понятия. Старые западные нации все больше раскалываются и расслаиваются. Теперь есть «афроамериканцы», французы-мусульмане, «подданные» транснациональных корпораций. Внутри старых стран образуются группы людей, которые предпочитают звать себя не французами и американцами, а техасцами, бретонцами, гасконцами… Происходит дробление наций по местечковому признаку. Или не по местечковому, а по принадлежности к какой-нибудь субкультуре. То есть, я — не англичанин, скажем, а член банды «Дикие волки» из припортового района. Или рокер-металлист. Или рейвер, байкер, «нью эйджер», рэпер, сатанист, буддист — список можно продолжать почти до бесконечности. Глобализация превращает в призраки и пустые декорации старые национальные государства, и вместе с ними крошатся на части привычные, некогда монолитные нации. Минули те времена, когда государства заботились о благосостоянии своих граждан, об обеспечении работы всем здоровым или об обеспеченной старости. В эпоху Глобализации государства отбрасывают все эти заботы как нерыночные, как досадные помехи для свободного движения капиталов. Все: теперь должны выжить лишь самые приспособленные, а слабым — горе. Главное — не отпугнуть частных инвесторов, которым не нужны слишком дорогие работники и высокие налоги. А это значит, что массы западных жителей превращаются в отверженных. В «лишнее население», озлобленное на свои же государства. И если в благословенном сороковом даже культурно и национально целостные общества раскалывались в считанные дни, то что говорить о нынешних пестрых салатах? Уже сегодня в западных обществах копится такой потенциал скрытых напряжений и конфликтов, что для его высвобождения хватит относительно легкого толчка. Это сродни вызыванию землетрясения с помощью точечного подрыва динамитной шашки в месте, где накопилось взаимное давление тектонических плит.