– И все из-за какой-то манекенщицы! Ведь все дело в ней, я знаю!
– Нет, манекенщица здесь ни при чем, – ответил он.
И в самом деле, все произошло из-за дурного обеда, из-за полупустой квартиры, где пахло краской, из-за того, что угасло влечение, из-за того, что все эти пять лет были отравлены ревностью, непомерной требовательностью и постоянными драмами.
Сильвена сидела на краю кровати, обтянув колени ночной сорочкой и погрузив пальцы в свои рыжие волосы.
– Все дело в том, что мы совершили глупость и не поженились, потому-то мы так и терзаем друг друга, – продолжала она, все еще плача. – Будь мы женаты, я бы плевала, если бы ты даже изменял мне со всеми манекенщицами на свете! Я бы знала, что я все равно для тебя на первом месте, что ты всегда считаешься со мной.
– Я женат. И ты видишь, как я считаюсь со своею женой! – усмехаясь, сказал Симон.
– Ты даже не знаешь, чем я готова пожертвовать ради тебя!
– Право же, ты слишком добра! – насмешливо сказал он.
Сильвена тщетно пыталась отыскать хотя бы какое-нибудь уязвимое место в непримиримой позиции Симона – она словно натыкалась на отвесную гладкую стену и скользила по ней вниз.
– Нет, ты не можешь уйти! Только не так! – снова начала она свои жалобы. – Ты убиваешь меня. Дай мне по крайней мере время привыкнуть. Уж в этом-то ты не смеешь мне отказать. Неделю, дай мне хотя бы неделю!
– Вот оно что! – иронически усмехнулся Симон. – Ты хочешь, чтобы прошла генеральная репетиция, чтобы ты и на этот раз терзала меня своими страхами и волнениями, как это бывает перед каждым спектаклем…
– О чем ты говоришь? Разве я смогу играть через четыре дня? Ты только взгляни на меня, посмотри, на кого я похожа! Как ты можешь думать, что я удержу в памяти хотя бы одну строку из своей роли? Для меня все кончено – и карьера, и жизнь. Ты меня губишь, убиваешь! Да-да, это убийство, это преступление! Неужели нет закона, карающего за такие преступления?
Теперь она была искренна: она и впрямь была уверена, что не сможет играть, что идет навстречу катастрофе.
– Вот тебе дружеский совет, – сказал Симон. – Побольше пафоса на сцене, поменьше – в жизни. И тогда все у тебя пойдет хорошо.
– Я не нуждаюсь в твоих советах, – крикнула она, выпрямляясь.
Сильвена поискала глазами, чем бы запустить в него; она была готова наброситься на Симона и вцепиться ему в лицо ногтями.
Но она увидела, что он приготовился дать отпор, и прочла столько ненависти в его глазах, что ей стало страшно.
Он был сильнее: ей показалось, будто земля уходит у нее из-под ног, она почувствовала себя всеми покинутой, одинокой.
– Неужели я принесла тебе столько горя, что ты возненавидел меня? – спросила она почти с ужасом.
Впервые за весь вечер он почувствовал к ней жалость. На мгновение он заколебался, но инстинкт самосохранения подсказал ему, что лучше промолчать.
– Симон, ты пожалеешь о том, что делаешь! – произнесла она трагическим тоном.
– Сомневаюсь, – ответил он.
– Ты еще не знаешь, на что я способна.
Он знал, что в доме у нее нет оружия… Разве только завтра она станет поджидать его у министерства с револьвером в руках… Она достаточно любила рекламу, чтобы отважиться на подобный поступок. Но завтра она уже успокоится. К тому же она слишком любит себя: такие женщины не убивают из мести…
– Симон, если ты меня оставишь, я покончу с собой.
– Этим ты окажешь мне самую большую услугу, на какую только способна, – ответил он.
– Ты не веришь мне? Не веришь, что я могу на это пойти?
– Конечно, не верю, – сказал Лашом.
Стать предметом его ненависти – уже и этого было слишком много. Но почувствовать, что он ее до такой степени презирает…
– Хорошо, увидишь, – сказала она.
Сильвена пошла в ванную комнату, достала из аптечки трубочку с вероналом и показала ее Симону.
– Вижу, – сказал он, – вижу. Ну и что? Тебе не удастся меня шантажировать, не надейся.
– Это не шантаж.
– В самом деле?
Он смотрел на нее вызывающе, с каким-то жестоким, циничным выражением, и она выдержала этот взгляд. И тогда внезапная мысль тронула усмешкой губы Симона.
Он взял из ее рук трубочку с вероналом и в свою очередь направился в ванную; там он налил воды в стакан, высыпал в него все таблетки, отыскал в аптечке еще одну трубочку веронала, отсчитал еще десять таблеток и также растворил их в воде. Странное волнение щекотало его нервы. Мозг работал с удивительной ясностью. Как опытный преступник, он взял салфетку, вытер обе трубочки и ложку, которой размешивал веронал, – чтобы нигде не осталось отпечатков пальцев. Затем возвратился в спальню, неся стакан, завернутый в салфетку, словно хотел вытереть дно. Он все обдумал: в случае следствия так будет безопаснее…
– Негодяй… гнусный негодяй, – пробормотала Сильвена.
И тут она вспомнила, что те же слова она бросала в лицо Де Воосу, Вильнеру… Все они негодяи. Все мужчины удивительно подло покидали ее. Казалось, они изобретали особенно гнусные способы для того, чтобы порвать именно с ней, намеренно старались унизить ее. Но этот превзошел всех, и намного.
Симон поставил стакан на ночной столик.
– Пожалуйста, – сказал он.
Сильвена не пошевелилась. Устремив взгляд в одну точку, она думала о своей судьбе, о роковом своем свойстве – навлекать на себя ненависть и месть, будить в мужчинах самые отвратительные чувства и превращать любовников в злейших врагов. Стоит ли ждать дольше, стоит ли вновь испытывать судьбу? Другие будут не лучше.
– Теперь ты видишь? – спросил Симон.
– Что я вижу? – пролепетала она.
– Что ты просто трусиха.
– Почему?.. Потому что не кончаю с собой?
– Нет, потому что ты вечно угрожаешь и никогда не приводишь свои угрозы в исполнение… Постой-ка, я забыл свою пепельницу, – вдруг спохватился он, заметив на камине маленькую серебряную чашечку.
Он подошел к камину и положил пепельницу в карман.
– Симон!.. – услышал он вопль.
Он обернулся. Сильвена стояла неподвижно, широко раскрыв глаза; в руке она держала пустой стакан.
Лашом спросил себя, куда она выплеснула раствор: под кровать или в вазу с цветами?
Она уронила стакан на ковер, вцепилась в руку Симона и судорожно сжала ее.
– Я сошла с ума… – закричала она. – Я все выпила. Я сошла с ума. Говорю тебе, я все выпила! Сколько там было таблеток?
– Достаточно, – ответил Симон. – Можешь проверить по трубочкам.
Она побежала в ванную комнату и тут же возвратилась.