Что же касается непосредственно формирований Махно и Григорьева, то, как я уже говорил, сыграли свою роль довольно корявые и непродуманные попытки Советского руководства сформировать из них регулярные части. Последствия легче всего свалить на Троцкого, благо этого персонажа ненавидят чуть ли не все — и сталинисты, и либералы, и национал-патриоты. Но, с другой стороны, в руководстве Красной Армии было полно «спецов», бывших царских офицеров и генералов — то есть профессиональных военных, и эти люди не очень понимали, как командовать сборищем плохо управляемых партизанских формирований. Военные во все времена относились к партизанам без особого доверия.
Другое дело, что затеяли это большевики совершенно не вовремя — махновцы им еще пригодились бы. Но дело-то в том, что красные понятия не имели, какую силу скопил Деникин. Стратегической разведки в Гражданскую войну не имелось ни у кого.
Итак, к началу июня 1919 года оба повстанческих командира находились вне закона. Правда, вели они себя по-разному. Григорьев начал резвиться вовсю.
В Елисаветграде (Кировоград) григорьевцы устроили грандиозный еврейский погром (было убито около 3000 евреев). Атамана поддержали Херсон и Очаков, в этих городах восстали красные части, которые недалеко ушли от григорьевцев. Атаман взял Екатеринослав (Днепропетровск), где григорьевцы тоже неплохо повеселились.
Но на этом счастье атамана закончилось — красные разбили Григорьева. Сам он успел уйти с частью людей, но непосредственной опасности для красных уже не представлял.
Что же касается Махно, то он обосновался в зоне между станциями Бобринская, Знаменка и местечком Ольвиополь, где не было ни красных, ни белых, — и приступил к формированию своих отрядов. Делалось это так: махновские ребята ездили по окрестностям и произносили пламенные речи. Заодно велись переговоры с местными мелкими батьками. Никаких резких действий Нестор Иванович не предпринимал.
Вот что писал махновский агитпроп:
«Мы знаем, что среди большевиков есть много честных революционеров… Но мы уверены, что эти люди не отдавали бы свои жизни, если бы они знали, что известная кучка людей захватит в свои руки власть и будет угнетать целый народ»…
Вскоре вокруг атамана снова стали собираться вооруженные отряды. К нему подошли со своими частями прежние соратники — Калашников, Будалов, Дерменджи — ушедшие от большевиков. Им не нравилось, что красные отступают. Подошла и уже упоминавшаяся 58-я дивизия. Словом, махновские ряды начали расти — как за счет перебежчиков из красных, так и за счет новобранцев из крестьян.
И вот тут-то к батьке приехал на переговоры атаман Григорьев, который решил заключить союз с Махно. Переговоры шли долго и трудно. Высокие договаривающиеся стороны никак не могли решить, кого им совместными силами бить. Григорьев стоял за выступление против красных и петлюровцев, Махно — за то, чтобы идти против Деникина. В общем, хотя оба повстанческих командира в конце концов и договорились о взаимодействии, союз остался только на словах.
Тем временем Махно все меньше нравилось поведение остатков григорьевских отрядов — прежде всего оголтелый антисемитизм и явное сочувствие кулакам. Последней каплей стало перехваченное махновцами письмо Деникина Григорьеву — причем из письма выходило, что имела место переписка. А вот этого батька не прощал никому и никогда. Господ офицеров он ненавидел смертельно.
Все закончилось 27 июля в селе Сентове, где проходил большой крестьянский митинг, на котором присутствовали махновцы и григорьевцы. Атаман выступал первым, призывая бороться с большевиками в союзе с кем угодно (получалось, что и с Деникиным тоже). Этим воспользовался махновец Чубенко — обозвал Григорьева контрой, у которой «до сих пор блестят его золотые погоны».
Махно прикинулся миротворцем и предложил пройти разобраться в здание местного Совета. Там батька «кинул предъяву» Григорьеву, перечислив свои к нему претензии. Атаман схватился за пистолет, но все было явно подстроено, и он тут же получил несколько пуль — первую от Чубенко, потом стали стрелять Махно и другие.
Так что версия, что батька пристрелил Григорьева лично, не совсем соответствует действительности. Но это была явно специально распространенная легенда. Крутой атаман должен сам убить своего врага, так положено по закону жанра. Махно был очень умным человеком и сознательно создавал миф о себе.
В итоге часть григорьевцев присоединилась к Махно, часть разошлась по домам.
Иногда этот эпизод рассматривают с чисто бандитской точки зрения — дескать, крутой пахан мочканул конкурента. Это верно в том смысле, что и тот, и другой имели одну и ту же социальную базу — озлобленных крестьян. А по мнению Махно, Григорьев вел своих людей немного не туда…
Тут впору задать вопрос: а что было нужно ему, что было нужно другим повстанцам?
Чаще всего люди это и сами не очень понимали. Тут было больше эмоций. Достали белые! Бей белых! Достали красные! Бей красных! К примеру, братва Григорьева руководствовалась именно этими побуждениями, а их атаман был одним из бесчисленных «Наполеонов на час». Конечно, звучал лозунг «Советы без коммунистов». Но это был митинговый лозунг.
С Антоновским восстанием дело обстояло сложнее. За ним явно стояли эсеры, да и сам Александр Антонов принадлежал к этой партии. Цель эсеров нам известна — поднять всеобщее восстание, спихнуть большевиков и самим встать у руля.
А Махно? С ним интересно. Он временами пытался дружить с большевиками, договаривался с петлюровцами… А вот в отношении белых не допускал никаких компромиссов. Тут дело не только в том, что белогвардейцы были «барами». Все сложнее. Махно хотел получить свой район, с теми самыми анархистскими «вольными Советами». Дескать, вы там в Москве или в Киеве делайте, что хотите, а мы тут будем жить как нам нравится. Согласитесь, это ведь чем-то похоже на взгляды вождя кубанских зеленых Пилюка?
Наивно? Конечно. Но ничуть не более наивно, нежели убежденность белых, что стоит им взять Москву — и Гражданская война закончится. А ведь у Деникина кругозор был куда пошире. И еще стоит вспомнить, что до прихода немцев Махно уже имел опыт «вольных Советов». То, что такое возможно только во время полного паралича центральной власти, он не задумывался.
Так что непримиримое отношение к белым вполне понятно. Уж с ними-то ничего подобного не выйдет точно. Впоследствии, под влиянием В. М. Волина, занявшего у него пост председателя Реввоенсовета, Махно стал говорить о всемирной анархической революции. Но Волин-то как раз был типичным интеллигентом-теоретиком, а куда же интеллигенту — да без глобальных идей?!
Забегая вперед: Махно даже пытался реализовать идею «вольных Советов». Но именно это стремление к «своей земле» завело его в ловушку…
Между тем война добралась до мест, где базировался Махно, и белые начали потихоньку теснить его отряды. Надо сказать, что первоначально всерьез они махновцев не воспринимали. Гораздо более серьезную опасность белогвардейцы видели в петлюровцах. Впрочем, махновцам было и в самом деле невесело. Главной проблемой являлось оружие и, что самое главное — боеприпасы. За красными были военные склады Российской империи, за белыми — помощь союзников, за петлюровцами — те же самые союзники. За Махно не было никого. Тем не менее несерьезное отношение белого командования позволило махновцам нанести им ряд поражений и даже захватить бронепоезд «Непобедимый».