Поведение французов, понятное дело, вызывало только одно чувство: ненависть к захватчикам. Начались восстания. Наполеон стал действовать по своему обычному принципу: подавлять сопротивление, не останавливаясь ни перед чем. Так, когда восстание вспыхнуло в одном поселке под Каиром, он направил туда карательный отряд. Все мужчины были перебиты, дома сожжены. Отрубленные головы на следующий день были выставлены на каирской площади. Как стало после этого относиться к Наполеону местное население — понятно.
И, конечно же, начался ничем не прикрытый грабеж всего, что попадалось под руку. В общем, армия Наполеона превратилась в обыкновенных завоевателей.
Эту ошибку он повторит еще два раза. Подойдя с мерками «цивилизованной Европы» к народам с несколько иной психологией. В Испании (тогда эта страна была очень далека от европейских порядков) и России. И потерпит еще две неудачи. В каждой стране будут свои собственные прелести. И в обоих случаях величайшему полководцу придется отступить…
Кстати, его враги англичане разобрались в психологии арабов гораздо лучше. Нахапав колоний по всему белу свету, они никогда не пытались захватить Египет. Предпочитая «влиять». Наполеона же опять подвело отсутствие стратегического мышления. Как оно будет подводить его во всех случаях, когда дело не будет сводиться лишь к военному разгрому неприятеля. Но, видно, каждому дано то, что дано. Из Египта он так и не сделал выводов.
Я шесть недель шел сквозь ад, и я клянусь:
Там нет ни тьмы, ни жаровен, ни чертей,
А только пыль, пыль, пыль от шагающих сапог.
Отдыха нет на войне солдату!
(Р. Киплинг)
Чем дальше в лес (то есть в пустыню), тем более Бонапарту становилось ясно, что вся эта египетская затея — чистейшей воды авантюра. Чем дальше, тем больше валилось шишек на французские головы.
1 августа 1798 года моряки французского флота, стоявшего в Абукирском заливе, увидели милую картину: со стороны моря на них двигались корабли, на мачтах которых развевался «Юнион Джек». [5] И произошло волнующее свидание с эскадрой адмирала Нельсона. Силы были примерно равны, французы даже несколько превосходили англичан по главному военно-морскому показателю — числу пушек. Но это на суше у французов был Наполеон. А на море у британцев имелся Нельсон. В общем, после этого сражения флота у французов не стало. Армия завоевателей оказалась полностью отрезанной от родины.
Дальше дело пошло еще веселее. Против Наполеона двинул армию турецкий султан. Бонапарт, верный своей тактике, отправился навстречу — в Сирию. А положение с бунтующим населением привело к тому, что из тридцати тысяч своих солдат Наполеон смог взять в поход меньше половины. Остальные поддерживали порядок в захваченных городах.
Переходы по пустыне — это как раз то, что описано в стихотворении Киплинга. Жара, жара, жара, отсутствие воды… Представьте себе тогдашнюю военную форму, очень красивую, но совершенно неприспособленную для войны в таких условиях. И вот эти люди двигаются по пескам — а из-за барханов постоянно тревожит конница мамелюков…
Правда, турок Наполеон отколошматил не хуже Суворова. И тут уже пошла война на полном серьезе. Со всеми ее прелестями. Помню, кто-то из ребят, увлекающихся исторической реконструкцией, говорил мне, что «в те времена война была благороднее». Ага. Война — она всегда одна. Так, в городе Яффа четыре тысячи уцелевших турецких солдат сдались с условием, что им сохранят жизнь. Они прекратили сопротивление, потому что кто-то из французов им это обещал.
Наполеон устроил за это своим страшный разнос.
— Что мне теперь с ними делать? Где у меня припасы, чтобы их кормить? — отчитывал он подчиненных.
Конвоировать пленных в Каир тоже было проблематично. И тогда…
Впрочем, возможно, нравы того времени были и в самом деле более благородны. Потому что Наполеон думал аж три дня. И только потом приказал всех турок расстрелять. В XX веке никто бы и часа раздумывать не стал…
Поход закончился возле города Акка. Его оборонял англичанин Сидней Смит. Человек, о котором можно написать роман. Международный авантюрист, агент тогдашних британских спецслужб, за два года до того совершивший невероятный по дерзости побег из парижской тюрьмы. Один из последних морских пиратов… В общем, достойный джентльмен. Вшивенькую крепость Бонапарт пытался взять два месяца, но так и не сумел. Смит его переиграл. Потому что с моря Сиднею постоянно подходили подкрепления, прибывали боеприпасы и продовольствие. А вот у французов все ресурсы были невозобновляемыми. Так что окончилось все полным конфузом. Всю жизнь Наполеон придавал этой неудаче мистическое значение. Ему казалось, что возьми он тогда Акку — и все пошло бы на лад. Это, конечно, вряд ли. Слишком уж широко он размахнулся.
Однако путь в Сирию оказался закрыт. Приходилось убираться назад, в Египет.
На обратном пути, в Яффе, произошло еще одно хрестоматийное событие. В армии свирепствовала болезнь, которая всегда возникает во время войны в жарких странах. Чума. Наполеон навестил барак, в котором лежали чумные больные. Барак, который здоровые предпочитали обходить стороной. Смело поступил, прямо скажем. Заразы боятся даже те люди, которые храбро идут под пули. Но здесь это было необходимо. Хотя бы потому, что уровень морального духа армии был просто на нуле. Военачальнику требовалось продемонстрировать всем свой пример. Правда, потом больных чумой так и оставили умирать в Яффе…
Если переход «туда» был тяжел, то обратный стал одним сплошным кошмаром. Наполеон велел всех лошадей отдать для перевозки раненых (тех, кто не заболел чумой, французы упорно тащили с собой). И тут заведующий конюшней подкатился с вопросом: какую лошадь оставить генералу? Он полагал, что для командующего должно быть сделано исключение.
Наполеон впал в бешеную ярость. Он ударил главного лошадника хлыстом по лицу.
— Вы что, не слышали приказа?! Все идут пешком!
Сцена происходила при всем честном народе. Если она не была спланирована заранее, то это — гениальная импровизация. Как актер Наполеон был велик. Он продемонстрировал то, что и должен был. Именно за такими вождями солдаты идут в огонь и воду. О них рассказывают легенды, позабыв про песчаный или снежный ад, про кровь, боль и горы трупов. И до конца жизни гордятся, что воевали под их знаменами…
Во время похода постигла Наполеона и большая личная неприятность. От одного из самых близких людей он узнал то, что в Париже давно уже было известно всем. Что Жозефина ведет весьма веселый образ жизни и не заморачивается супружеской верностью. Ему, правда, сказали не всё… Поэтому такое грустное событие он тоже увязал со своими суеверными приметами. Пришла Жозефина — и началась счастливая его полоса в Италии. Изменила она ему — и пошла полоса неудач. Впрочем, потом Наполеон неоднократно вспоминал и еще одно нехорошее предзнаменование. Когда флагманский корабль только выходил из Тулона в поход, он задел днищем дно… Это старая морская примета, не обещающая ничего хорошего.