— Опять же — по верхам. Да и то сказать. Они что, будут ходить по немцам и собирать сплетни о том, кто с кем спал? Беда только в другом, — капитан резко переменил тон. — Что с этой сучкой из гитлерюгенда делать?
— Брать за жабры! И обстоятельно и душевно с ней побеседовать. Я и не таких умел разговорить, — предложил Мельников.
— Насчет того, кого ты умел разговорить… Знаешь, в немецком учебнике по криминалистике сказано: «женщины никогда не сознаются». Так оно и есть. Особенно если там и в самом деле замешана любовь. Девка уйдет в отказ. Да и что ты будешь делать? Махать у нее перед носом наганом? Стращать Сибирью? А она станет твердить, как попугай: ничего не знаю, ничего не знаю, ничего не делала. Бабы — они такие. Они за своего мужика и в Сибирь могут. Тем более что в нашу задачу не входит борьба с нацистским подпольем. С ним пусть потом разбираются те, кому положено. У нас есть конкретная задача. А ведь что может случиться — мы ее прихватим, ну, допустим, она кого-то сдаст. А цепочка может быть из нескольких звеньев. Пока мы ее и остальных будем крутить — мало ли, сколько на это уйдет времени! А этот наш друг будет продолжать действовать. И потом, ее могли использовать один раз. Есть такие агенты, так сказать, одноразового применения. Нет, тут кавалерийским наскоком ничего не сделаешь. Надо придумать что-то оригинальное.
— А что? Переубедить ее, что ли? — спросил Оганес.
— Переубедишь ее! Снова, что ли, лейтенанта напускать с его кобелиными методами?
— Товарищ капитан… — вдруг сказал Мельников. — Кажется, у меня есть идея.
— Хочешь все-таки и ты с ней переспать?
— Это, пожалуй, чересчур. Но вот что я думаю… А если мы зайдем с другой стороны? Мне почему-то кажется, что этот ее любимый герр из гитлерюгенда — тот еще тип. Что-то в рассказе Инги мне уж больно знакомым показалось. Видели мы таких русских в немецком тылу. Они были очень смелые и патриотичные при советской власти, на собраниях громко кричали. А потом как-то быстро к немцам пошли работать.
— Хм, но надо поглядеть на этого типа. Посмотрим.
Еляков отправился в лагерь и возвратился очень довольным.
— Серега, чем больше я с тобой работаю, тем больше понимаю, что ты, кажется, нашел свое место в жизни. Прав ты оказался! На все сто! Он там, в лагере, первый активист! Бегает с красной повязкой на побегушках у конвоя. Перевоспитывается прямо-таки с невероятной скоростью. Да этот Шторх маму родную продаст. Он теперь с радостью обрезание сделает и в еврейскую веру перейдет, чтобы выкрутиться! Сейчас мой шофер за ним поехал, ждем.
— И он не убежит?
— Такие не бегут. Я думаю, он и в бега не подался, когда мы подходили, потому что кишка тонка.
Шторх, доставленный в особняк, производил и в самом деле не самое лучшее впечатление. Это был белокурый стройный парень эдакого нордического вида. Он был в гражданке, а на рукаве и в самом деле виделась красная повязка с какой-то немецкой аббревиатурой. Видимо, повязка являлась знаком какой-нибудь структуры содействия администрации. Судя по его морде, парень в лагере не голодал, да и вообще не испытывал особых лишений. Но вот выражение лица… Мельников перевидал немало немцев. Их солдаты были кем угодно, но не слабаками. Были среди них, особенно в начале войны, и упертые. Не только фанатики-нацисты, а и просто солдаты, не желающие сдаваться — и даже, угодив плен, не признающие поражения. Многие, конечно, и кричали «Гитлер капут». Но для того, чтобы прийти к такому выводу, им пришлось хорошо посидеть под нашими бомбежками и близко пообщаться с русскими танками. Но этот-то не знал, что такое Восточный фронт. И даже, что такое Западный. А вот выражение лица у него было как у трактирного лакея из фильма про дореволюционные времена. Типа «чего изволите»? Такое Сергею приходилось видеть у наших полицаев, когда он, в форме унтер-офицера полевой жандармерии, устраивал «проверку на дорогах». Мельников, благодаря своему знанию языка врага, часто изображал немца. Так вот, эти полицаи — не все, но многие — тоже смотрели на «господина офицера» с такой вот собачьей преданностью.
…Шторх глядел откровенно заискивающе. Но он был явно не дурак и понимал, что перед ним серьезные люди.
— Мы привезли вас, чтобы побеседовать о некоторых ваших знакомых, — начал Еляков суровым тоном.
— Я не имею и не желаю иметь с ними ничего общего, — торопливо замолотил языком парень. — Я полностью раскаялся в своих ошибках. Меня, как и других, обманули. Но поверьте, я не имел никакого отношения к тому, что делало гестапо. Я сугубо мирный человек. Я ведь не пытался скрыться…
«В этом тебе повезло, — подумал Еляков. — Если бы попробовал, сидел три месяца назад бы в каком-нибудь подвале Кенигсберга — и слушал бы, как над головой рушатся дома. Или лежал бы на дне Балтийского моря — после встречи твоего корабля с нашей подводной лодкой».
Но, несмотря на лакейское поведение Шторха, чувствовалось, что он — отнюдь не трус. Он просто-напросто был законченным, совершенно беспросветным подонком. Мотивы поведения бывшего местного фюрера гитлеровской молодежи читались у него на истинно арийской роже. Как и у наших полицаев. Все просто — люди старались хорошо устроиться при любых властях. Ошиблись — думали, немец пришел надолго. Вот и этого немца волновало исключительно собственное благополучие.
— Вот мы и предлагаем вам нам помочь.
— Я готов!
— Вы явитесь к Лизелотте Йорн и попросите ее достать вам бланки документов. Второе — попросите ее свести вас с теми людьми, для которых она также брала эти бланки. Расскажите ей что хотите. Что вы убежали из лагеря. Что вы обманули русских. Но только не пытайтесь обмануть нас. Вы, наверное, догадываетесь, из какой мы организации. Про НКВД, надеюсь, слыхали?
— Какая мне выгода вас обманывать? Я ведь вижу, что игра закончена. Продолжать играть в игры с подпольем я не собираюсь.
— А, кстати, что вы знаете о подполье?
— Знаю только, что оно создавалось. Да, нам приказывали агитировать за то, чтобы, когда вы придете, продолжать войну. Мы и агитировали. Но ничего больше я не знаю. Этим занималось СД. А я… Все же знали, кем я был при прежней власти.
— Да уж, из такого подпольщик… Хорошо. Тогда завтра мы вас привезем из лагеря…
— Товарищ капитан, я вот что подумал. Я если эти люди — не идейные борцы? — спросил Мельников, когда Копелян и шофер увезли Шторха. — Если эти ребята, за которыми мы гоняемся, ищут там, допустим, какие-нибудь награбленные бриллианты. Не могут они Шторха просто перекупить? К примеру, скажут: ценности заберем и двинем куда-нибудь в другое полушарие…
— А зачем он им нужен? Мы его знаем, а их нет. Да не тот человек этот парень. Он не трус. Но в такие игры играют люди иного склада. На месте этих наших клиентов такому, как ты, я бы это, может быть, и предложил бы. А ему — овчинка выделки не стоит. Но следить мы за ним станем тщательно.
8 июля, Алленштайн
Одно из главных качеств разведчика — это умение ждать. Более терпеливым приходится быть разве что снайперу. Другое важное качество — умение быть незаметным. Но если в лесу или в поле для этого необходимо умение грамотно скрываться в складках местности, то в городе нужно другое — чтобы на тебя не обращали внимания. Мельников это умел — несмотря на свою, скажем так, неординарную внешность. В Белоруссии он не раз разгуливал среди немцев — и никто не обращал внимания на рослого лейтенанта. Ни разу за время этих рискованных рейдов он не привлекал внимания патрулей или солдат полевой жандармерии.