Ничего особо страшного после этого провала с Бедным не случилось, но от сонма привилегированных и облеченных доверием его отодвинули навсегда. Хорошо, что Демьян не дожил до XX съезда. А то бы тоже объявил себя «жертвой сталинских репрессий».
В 1937 году с большой помпой было отмечено столетие смерти Пушкина. До этого времени Александр Сергеевич упоминался как-то сквозь зубы. Мол, был такой, конечно. Представитель дворянского класса. Теперь он снова стал поэтом номер один. Был издан здоровенный сборник произведений поэта, в который ухитрились всадить все его произведения вплоть до анекдотов. (Вот с чего надо учиться сегодняшним верстальщикам!)
Кстати, в том же тридцать седьмом вернули детям новогодние елки, которые в 1924 году от большого ума были запрещены с подачи Надежды Крупской.
Это не был откат назад. Просто пришлось вспомнить старые ценности. Время требовало – любой ценой – сделать так, чтобы у нас были свои танки и самолеты. Чтобы имелись ученые, инженеры и квалифицированные рабочие, которые смогут их построить. Иначе сожрут-с. Это был вопрос жизни и смерти. В такой обстановке всегда не до демократических ценностей. Страшноватое было время. Но что делать. Строительство Петербурга было не менее жутким, чем освоение Колымы.
* * *
Потому-то и вспомнили, что всю свою историю русские занимались двумя вещами: сражались с врагами и шли на северо-восток.
Железное время – железные законы. И конечно же литература не осталась в стороне. Начиналась большая игра.
Вернемся немного назад. Если читать описания жизни литераторов, чья судьба в тридцатых годах сложилась невесело, то получается грустная картина. С созданием в 1934 году Союза советских писателей тружеников пера загнали в «барак», хороших – кого запретили, кого посажали, остались одни лишь бездарности. Все так, но... Алексей Толстой – плохой писатель? Михаил Шолохов? Константин Симонов? [30] Александр Твардовский, автор гениальной солдатской поэмы «Василий Теркин»? Вот именно. Не так все просто.
Но обратимся к истории. Едва только наметился хоть какой-то просвет в бесконечной политической борьбе, Сталин обратил свой взгляд на состояние литературы. И понял, что ее нужно спасать в пожарном порядке – пока товарищи из РАППа ее не погубили окончательно. В результате 7 мая 1932 года появилось постановление оргбюро ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций». Главным в этом документе было то, что «пролетарских писателей» попросту разогнали. Лафа кончилась. Массолит сгорел. Монополии РАППа пришел конец. Чему все не причастные к этой тусовке искренне радовались.
Однако Сталин был не тем товарищем, чтобы пускать литературный процесс на самотек. Тем более что, будучи сам в прошлом поэтом, он эту публику понимал.
Альтернативой разномастным группировкам должен был стать единый Союз писателей СССР. Об этом было провозглашено в том же постановлении. Но это легко сказать. Дело растянулось аж на два года. Виной тому – сами писатели, которые увязли в бесконечных интригах. Впрочем, об интригах речь пойдет ниже. Как бы то ни было, в 1934 году состоялся Первый съезд Союза советских писателей. На нем присутствовали 592 человека, которые представляли около 2000 работников пера. Интересно, что треть от присутствующих (33%) составляли поэты. Профессиональные поэты, то есть живущие за счет публикации своих стихов. В демократических странах таких людей можно по пальцам пересчитать. И тогда, и теперь. Вступительная речь Горького привела многих литераторов в состояние некоторого шока. Как вспоминает Мариэтта Шагинян, звучала она совсем не по-марксистски. Сквозь обязательные по тем временам заклинания просвечивала все та же имперская идея. Конечно, под коммунистическим соусом – но какая разница? Если отбросить идеологическую шелуху, то идея заключалась в следующем. Нам (то бишь Сталину) нужны хорошие писатели. Они вместе со всем народом будут работать на строительстве Великой Империи. Ну а мы создадим им соответствующие условия. Деловое предложение. Кошмар? С чего вы взяли? Обычное дело. Кто платит, тот заказывает музыку.
Есть анекдот про старого журналиста, которого молодой упрекает, что тот продался. На что матерый газетный волк отвечает:
– А вас когда-нибудь покупали?
В качестве параллели приведу нацистскую Германию. С литературой там вышло плохо. В отличие от Сталина Гитлер в ней не разбирался и книг не любил. Зато было кино. Я имею в виду прежде всего великую документалистку Лени Рифеншталь. Была ли она искренней сторонницей нацизма – вопрос спорный. Но как режиссеру фюрер предложил ей такие возможности, что отказаться у нее просто не хватило сил. Дело не в материальных благах – а именно в безграничных возможностях для творческой самореализации. Бог ей судья.
Но это только одно объяснение. Почему не предположить, что многие из присутствующих на советском писательском съезде были вполне согласны с высказанными там положениями? Кое-кто уже давно развивал подобные взгляды... Существует утверждение, которое произносится как аксиома: художник всегда находится в оппозиции к власти. Откуда этот взято? В этой книге уже упоминался Маяковский. А «певец английского империализма» Киплинг? А поздний Пушкин? У писателей бывают разные взгляды.
Если бы этот писатель создал всего лишь только «Приключения Буратино» – то и этим бы он обеспечил себе место в истории русской литературы. Но Толстой написал куда больше. Кроме чисто творческих достижений, Толстой является, пожалуй, одним из самых ярких пропагандистов «социалистического империализма».
Граф Алексей Толстой приобрел известность в 1911 году, после выхода сборника рассказов «Чудаки» и романа «Хромой барин». Было ему 28 лет, что по тем временам достаточно много для литератора. Его первые произведения – это реалистические рассказы о житье-бытье провинциальных помещиков. Выглядят эти самые помещики в его ранних произведениях довольно мерзко. Лучшее определение для них – «вырожденцы». Можно предположить, что автор старался попасть в струю тогдашней «прогрессивной литературы». Но возможно, он и в самом деле так смотрел на вещи. Толстой провел детство и юность в имении отчима в Саратовской губернии – так что знал, о чем писал.
В Первую мировую войну писатель трудился в качестве военного корреспондента, а после Февральской революции совместно с Александром Блоком участвовал в работе комиссии Временного правительства по расследованию деятельности царского правительства. Так что о прелестях распутинщины, о подлости и продажности властной элиты он знал из первых рук.
Большевики его тем не менее на первых порах не вдохновили. В числе многих он рванул на юг, и в 1918 году Толстой отправился из Новороссийска в эмиграцию. А вот там началось интересное кино. В эмиграции оказались очень разные люди, придерживающиеся разных, порой противоположных взглядов. Оглядевшись, Толстой в 1920 году примкнул к так называемому движению сменовеховцев. Оно получило такое название по сборнику статей «Смена вех». В отличие от большинства представителей эмиграции сменовеховцы глядели на новую Россию со все возраставшей симпатией. Большевизм их особо не прельщал. Но раз уж у власти оказались именно большевики... Значит, так было нужно. Сменовеховцы полагали: революционный нигилизм – дело временное. Все устаканится – и страна вернется на свой нормальный путь развития. То есть возродится, пусть и в других формах, Российская империя. В эмиграции Толстой пишет роман «Сестры», ставший впоследствии первой частью «Хождений по мукам». Произведение вызвало большой шум в эмигрантских кругах. Потому что из него следовало: старая Россия рухнула, потому что ничего другого ей не оставалось. Это резко контрастировало с основным потоком эмигрантской литературы, которая специализировалась на двух основных темах: обличении большевиков и ностальгии по «России, которую мы потеряли». Где все было так хорошо. (Кстати, писатель отметился и в «ностальгической» теме, создав повесть «Детство Никиты».) Именно тогда Толстой и получил прозвище Красный граф.