Вот документальный фильм «Предостережение истории», снятый в 1997-м британцами. Перед камерой сидит бывший верный гитлеровец, уже глубокий старик Фридолин фон Спау, который пережил и войну, и страшный конец Третьего рейха, и все разоблачения национал-социализма. Но личность фюрера до сих пор чарует его. Вот как он вспоминает первую встречу с вождем нацистов в начале 1930-х годов:
«…Неожиданно я понял, что глаза Гитлера остановились на мне. Он смотрел на меня. Это был один из самых удивительных моментов в моей жизни. Он словно что-то искал. Его взгляд, который вначале просто остановился на мне, вдруг пронзил меня насквозь до невероятной глубины. Все было так необычно. Его продолжительный взор убедил меня в том, что намерения у него благородны. Могу лишь сказать, что я рад, потому что видел лучшую сторону Гитлера… Конечно, у него были и темные стороны. Но я видел прекрасную сторону! И этого у меня никто не отнимет…»
И эти же эйдетические способности делали Гитлера сильнейшим полководцем. Например, в ходе безумно авантюрной кампании по захвату Норвегии (рудной базы Германии) в 1940-м судьба всей войны повисла на волоске: немецкие горнострелковые части без артиллерии не могли выбить англичан из Нарвика. Был только один способ перебросить им пушки: по воздуху. Но имевшиеся орудия не входили в нутро немецких бомбардировщиков. И тут Гитлер вспомнил, что во время одного из парадов в Австрии мельком видел горные орудия как раз подходящих габаритов. Так оно и оказалось! Нарвик пал.
Дело здесь не только в способности держать в уме сложнейшую фронтовую обстановку, не только во внезапных озарениях. Главарь Третьего рейха уже в тридцатые годы смог очень живо вообразить себе грядущую войну, причем как с позиции рядового солдата, так и с «птичьего полета! Так, „…он с легкостью ставил себя на место артиллериста: «Мне не нужно бегать туда-сюда со станиной лафета в руках, поскольку можно автоматически развернуть ствол в любом направлении. Это орудие просто бесценно для обороны береговой линии!“ – говорил Гитлер, познакомившись с чешскими гаубицами (М. Кох-Хилльбрехт. Указ, соч., с. 90-91).
Именно своеобразная фантазия помогла Адольфу стать настоящим режиссером битв. Он смог построить войну по канонам шоу-бизнеса, поражая сознание своих противников. Он ставил кровавые представления как художник, а не как туповато-прямолинейный генерал. Стремительные атаки танковых масс, дерзкие рейды парашютистов и диверсантов и адский вой пикирующих Ю-87 – это порождение его фантазии, которая родилась в его мозгу на маневрах 1934 года и затем облеклась в тсхнологизированные рамки с помощью 6-го отдела германского Генштаба во главе с полковником Гудерианом – злым гением танковых наступлений.
* * *
Когда сходятся два противника, способные извергнуть друг на друга миллионы тонн стали и взрывчатки, на чашу весов в войне падает нечто бестелесное и таинственное, но тем не менее очень грозное, способное творить чудеса. Слова «моральное состояние войск» слишком плоски и не передают особенности загадочного «нечто». Кажется, это и есть то самое не исследованное пока психополе, которое может порождать Сверхвождь-полководец. Именно ему, в котором взаимодействия передаются едва ли не быстрее скорости света, повинуются движения, страсти и помыслы многомиллионных масс – солдат и рабочих, чиновников и художников.
Каким– то невероятным чутьем это понял Сталин, когда немцы подходили к Москве и когда наши войска бежали, объятые паникой, утратив веру в себя. Когда один полк гитлеровцев опрокидывал русскую дивизию, а дивизия вермахта громила целую армию. Именно тогда Сталин воззвал не к коммунистическим идеалам, а к самой что ни на есть родовой памяти русских, когда чудотворная икона на самолете облетала Москву, когда вышли из подполья духи русских национальных героев из седой старины. «Велика Россия -а отступать некуда. Позади – Москва!» Сколько раз недоумки издевались над этими словами политрука Клочкова, воодушевлявшего 28 воинов-панфиловцев. И не было, мол, ни патетики, ни Клочкова, ни 28 богатырей. Плевать нам на критиков. Панфиловцы были лишь потому, что в них верила вся страна. И слова эти стали магической формулой победы. Все – пришли. За Москвой ничего больше нет. Там – конец мира, Море Мрака, царство теней. И нужно выстоять на этом, самом последнем рубеже.
И тогда родилось «нечто», что помогло русским, еще вчера обуянным паникой и злобой на собственных командиров, разбить врага под Москвой. Пусть еще грубо и неумело, с огромными просчетами в организации битвы и большими потерями – но все же разбить. Что-то заставляло русских бросаться на танки с «коктейлем Молотова». Что-то подвигло сибиряков на то, чтобы под Можайском высаживаться с самолетов без парашютов, прыгая прямо в снег с бреющего полета.
* * *
И теперь формула молниеносной, магической войны становится еще четче. Вождь с психическими сверхспобностями одерживает невероятные, фантастические победы. Благодаря этим победам у его армии возникает фанатичная вера в его непобедимость и столь же пламенная, безумная убежденность в способности ее, этой армии, наголову разгромить всякого, кто окажется на ее пути. Слава чудесных побед вождя и фанатичная вера его войска в свою несокрушимость порождают психологическую волну, которая идет впереди наступающих «блицкригеров», поражая души их противников страхом, лишая их надежды победить в схватке. Каждый новый успех чудесного вождя и его войск лишь усиливают этот эффект.
Вы, читатель, уже знаете наше мнение: новая раса русских должна называться всечеловеками. Всечеловек становится ключом к победе.
* * *
Тот, кто применяет чудесную стратегию, должен уметь вписать ее в сложные процессы Вселенной, природа которых нам пока неясна. Вот что по этому поводу говорит Переслегин, когда рассматривает морское сражение у атолла Мидуэй, в котором сломалась чудесная стратегия Японии, в котором она потеряла три авианосца и с которого американцы перехватили инициативу.
«…Весь японский план войны базировался даже не на „стратегии риска“, а на „стратегии чуда“. В связи с этим важнейшее значение приобретали высшие психологические контуры: лишь интуитивные прозрения позволяли сторонам как-то планировать весенне-летнюю кампанию 1942 года. Но в таком случае следовало максимально серьезно отнестись к тем намекам и обещаниям, которые время от времени дарило будущее.
Если какая-то операция японского флота и начиналась сочетанием неблагоприятных предзнаменований, то это был именно Мидуэй. Одновременная болезнь трех главных фигур в «стратегическом пасьянсе» – Футиды, Ямамото и Гэнды (людей, вообще говоря, болеющих крайне редко) – совпадение, более чем необычное. Как раз тот случай, когда следует обратить внимание на складывающуюся негативную серию. (Именно эта троица командиров обеспечила Японии ошеломительные успехи в Перл-Харборе и первой половине 1942 года. -
Прим. ред.)
Если бы японцы расшифровали «знаки», настойчиво посылаемые Вселенной (или Судьбой?), операция была бы отложена «до завершения ремонта авианосца „Секаку“…Американские корабли вышли бы к атоллу Мидуэй и не нашли бы там противника. Само по себе это означало бы банкротство высшего командования Тихоокеанского флота: в то время как противник атакует Алеутские острова, лучшие авианосцы ВМС США сжигают топливо, бесцельно маневрируя в пустом океане. Появились бы обоснованные сомнения в правильности дешифровки японских кодов. Конечно, в этой явно неаналитической ситуации есть много разнообразных вариантов, но с достаточной степенью вероятности можно предположить, что корабли, самолеты и морская пехота будут отозваны с Мидуэя… после чего японская операция, отложенная на две недели или на месяц, пройдет совсем легко. Но в текущей Реальности предостережения шестого контура прочитаны не были, и боги (напомним, именно на этом уровне психики они существуют как представления коллективного бессознательного) навсегда отвернулись от страны Ямато…»