– А на каком языке писаны «Протоколы…»?
Вальтер ответил, но уже с некоторой осторожностью:
– «Протоколы сионских мудрецов» принимали на Сионистском конгрессе в Базеле, в тысяча девятьсот девяносто седьмом году. Делегаты говорили на французском…
– Ничего подобного. Абсолютное большинство делегатов Базельского конгресса французским языком не владело! Протоколы еврейских заседаний в Базеле велись на немецком языке. Так с чего вдруг «Протоколы…» стали французским текстом?
Вид у Вальтера сделался до крайности озадаченный.
– А почему «Протоколы» все время говорят о приходе «царя с кровью Сиона», который будет для евреев «истинным папой», а одновременно «патриархом интернациональной церкви»?! С каких пор евреи употребляют чисто христианскую терминологию? С каких пор им понадобился папа?
– Так у них цель: власть над миром. Хотят, чтобы их царь был и царем для всего человечества…
– Так то царь! Еврейский царь только правит, а священником он быть никак не может. Ни в каком смысле! Эти функции у евреев разделены очень четко: царь должен происходить из колена Иегуды, а первосвященник – из колена Левитов.
Вальтер опять закрутил головой.
– Получается, что это документ вообще не еврейский… И знаешь что? Очень похоже, что «Протоколы…» – это материалы наших общих друзей из Приората Сиона… Ты ведь это имел в виду?
– Конечно, именно это!
Вальтер все крутил головой и чесал шею: это у него было признаком сильнейшего недоумения. Потом встал, задумчиво прошел к окну.
– Ты что?! Мы же вон на что вышли, Вальтер! Молодцы наши хозяева, но и у нас много чего получилось!
– Да… Только я все думаю: получается, нас всех обманули. «Протоколы…», «Протоколы…»…А к мировому господству рвутся вовсе не евреи… Тем более, само движение Гитлера – один из способов разрушить нормальный человеческий мир…
– Добавь: еще неизвестно, кто стоит за национал-социалистическим движением. И кто им управляет.
Не оборачиваясь, Вальтер кивает. Так же грустно сидел в стороне от всех другой мальчик, Паша Каган, столкнувшись с несправедливостью и жестокостью мира. Паша… При воспоминании о нем защемило сердце: где-то лежит умный и тонкий парень, великолепный поэт?! Хорошо, если не Вальтер убил Павла.
Петя тряхнул головой:
– А знаешь, Вальтер… Я ведь никогда не верил в существование могучих тайных организаций. Всегда считал их существование дурацкой выдумкой…
– В этих делах многое придумано. Где тайна – там любопытство, там попытки додумать то, чего наверняка не знаешь… но ведь человек не может придумать того, чего вообще нет в жизни.
– Так уж и не может! Греки вон кентавров придумали.
– И что? Как всегда они придумали новые комбинации реальности. Кентавр – выдумка, но для нее нужны люди и кони. Если ни одного человека и ни одной лошади никогда не видал, то и кентавра не нарисуешь. Индейцы в Америке не знали никаких таких кентавров.
Парни лениво переговаривались, понимая: на сегодня работа закончена.
Петя обвел глазами кабинет: умный, добрый мир книжных шкапов, кругов света от настольных ламп, больших удобных кресел. Тикали настенные часы, отсверкивала бронза на столе. Грустно смотрел Христос черного дерева на резные ручки старинного кожаного кресла. Приятно было находиться в этом пронизанном историей городе, в кабинете ученого человека. Со временем он построит для себя такой же кабинет.
Петя остро ощущал свою жизнь, как великолепный подарок. Подарком в ней был и затихший за окном город и кабинет умного профессора д`Антркасто. Петя с благодарностью принимал дар. Он хотел, чтобы этот мир продолжался. Чтобы писались и издавались книги, светили лампы, работали по ночам ученые умные люди.
Чтобы веял ночной ветерок, шевелил тяжелыми шторами, перелистывал книгу на столе. Чтобы мудрость живших до него людей накапливалась на этих полках. Чтобы мирно дремал кот, охраняя людей в меру своего понимания. Чтобы так же мирно спала Жаннета, улыбаясь во сне, по-детски подсунув под щеку кулак.
Петя подошел к окну, чуть отодвинул тяжелую штору. Фонари давно погасли, в свете звезд еле угадывался человек в надвинутой на глаза шляпе. Человек неподвижно, как монумент, стоял в подворотне напротив. Война продолжалась, черт возьми!
– Петер… – тихо позвал его Вальтер. – Петер, ты бы шел к Жаннетте. У нас еще часов пять до подъема.
Вальтер засыпал на ходу, для него было уже совсем поздно.
– Спокойной ночи, – выговорил Петя.
…Жаннету он нашел уже почти привычным способом – по запаху. Ведь в комнате по-прежнему не было видно решительно ничего. Не просыпаясь, девушка обняла Петю, приникла к нему всем телом, обняла сильными руками с крепкими шершавыми ладошками: руки работницы. И Петя тоже заснул до часа, когда энергичные маленькие руки помогли ему проснуться, незадолго до серого утра.
…Вечером прошлого дня, когда парни возвращались в гостеприимный дом профессора Д`Антркасто, в Париже и помимо них кипела работа.
Вот человек в шляпе, надвинутой на глаза, входил в полуподвальное помещение низкопробного ночного кабака. Внутри, в игольчато-пронзительном свете, высились неубранные бутылки на липких столешницах, сидели небритые личности за нечистыми, скверно пахнущими столиками. Громыхала отвратительная музыка. С обшарпанной стены смотрело монгольское рыло Ленина, с другой пялился Троцкий с безумно вытаращенными глазами. Патефон кончил громыхать бравурный марш, тут же послышалось тягучее завывание «Интернационала». В кабаке гнусно воняло.
Вошедшему помахали из-за дальнего столика, он двинулся туда, скользя по каким-то объедкам. Дойдя, наклонился, что-то тихо сказал потянувшемуся к нему человеку. Из рук в руки перешли залапанные купюры… Другой человек за соседним столиком даже привстал, чтобы лучше их видеть, но деньги предназначались не ему. Получив мзду, трое людей тут же направились к выходу. Идущий первым кивал то одному, то другому из сидящих, на улицу выдвинулись уже семеро.
Чем-то они были неуловимо похожи, эти люди: приземистые, небритые, с тупыми землистыми лицами, с наглыми ленивыми глазами. Пахло от них тоже одинаково – гнилыми зубами, скверным алкоголем, давно не стиранными тряпками. Засунув руки в карманы, люди шли странной походкой, словно хромая одновременно на обе ноги. Даже щелеобразные улицы Парижа казались им слишком широкими и светлыми; идущие с облегчением ныряли в подворотни и проходные дворы, инстинктивно держались подальше от света окон и фонарей.
На одной из улиц идущих остановил наряд из двух полицейских, осветил грубые рожи фонарем.
– Идите сюда!
Полицейский велел выворотить карманы, прощупал пиджаки там, где чаще всего носят ножи.
– Куда топаете?
Люди невнятно ворчали, отводили глаза, толковали про желание прогуляться. Полицейский чувствовал, что не к добру идут куда-то эти люди, но возиться с ними ему было скучно и противно, а ведь ничего такого вроде не найдено. Он еще произнес что-то угрожающе-неопределенное, в духе «смотрите у меня», пошел дальше и мгновенно забыл об этой встрече. За часы патрулирования ему попалось много подобных компаний.