— Бросай! — прокричал Тимофей. — Бросай полонянина!
Бельгутай мотнул головой. Вот ведь упр-р-рямый степняк!
Тимофей оглянулся. Арбалетные болты больше не свистели над головой: самострел — не лук, его перезаряжать — целое дело, да и стрелков среди преследователей оказалось не так много. Зато латинянские рыцари из первой шеренги неумолимо приближались. А десятка три конных оруженосцев и кнехтов, рассыпавшихся по полю, уже охватывали беглецов с флангов.
Начиналась облава, от которой уйти будет непросто. Если вообще удастся уйти.
Они влетели в ложбину, поросшую ивняком. Не сбавляя скорости, с хрустом ломая подлесок, промчались через дубовую рощицу на пологом склоне. Вломились в густой, но небольшой лесок, на время скрывшись от преследователей. И все же это была лишь недолгая отсрочка.
За спиной, справа и слева, слышались азартные крики и хруст веток. А лошадь Бельгутая выдыхалась.
— Бросай! — Тимофей снова повернулся к нойону. — Бросай, говорю, крысий потрох, пока головы не лишился!
Бельгутай пленника не бросил. Бельгутай вдруг резко натянул повод, останавливая лошадь.
— Ты что творишь, дурень?! — взорвался Тимофей.
И осекся.
Увидев то, что степняк разглядел среди деревьев первым.
И тоже дернул повод на себя.
* * *
Что это?!
Клубящаяся, сочащаяся тьмой дыра величиной с небольшие ворота зияла в сплошной зелени леса. Ворота?.. Да, так и есть. Ворота в ночь средь бела дня. Мглистое ничто, небрежно раздвинувшее листву и неведомым образом изогнувшее древесные стволы и ветви.
Хотя нет, это была все-таки не сплошная чернота. Если присмотреться… Частое мерцание парящих ни в чем разноцветных искорок (синие, красные, оранжевые, зеленые, фиолетовые, розовые — они походили на свечные всполохи за цветными витражами) позволяло разглядеть бесконечный прямой коридор с неровными колышущимися стенами, полом и потолком. Коридор уходил в никуда. Ибо ничего, кроме искрящейся тьмы и шевелящегося мрака, в нем видно не было.
ЧТО ЭТО?! А впрочем, разве сейчас столь уж важно что? Тимофей улыбнулся безумной улыбкой. Разверзшийся перед ними путь вел в неизвестность, но зато он уводил отсюда! Не все, выходит, дороги перекрыты латинянами. Эта точно нет. Стоп, а не к ней ли так спешил черный бесермен? Если так, то должна же она куда-то привести!
За спиной стучали копыта, звенело железо, кричали люди и хрипели кони. За спиной была погоня. Погоня приближалась. И размышлять было некогда. Бояться тоже.
Промелькнула в воздухе и канула где-то в разверстой черной дыре арбалетная стрела. Ага, значит, не все самострелы преследователей разряжены!
Медлить больше было нельзя.
— Бельгутай! — крикнул Тимофей. — Туда! Быстро!
Лишь секундное замешательство отразилось в глазках-щелках татарского нойона — и вот он уже правит к темному разрыву в зеленой стене. Низенькая мохнатая кобылка мотает гривастой головой, не желая вступать в пугающий мрак. Но опытный наездник нещадно охаживает лошадь плетью, сминает волю животного, заставляет преодолеть инстинктивный страх.
Верный гнедок под Тимофеем тоже заплясал, заартачился, отступил назад. Тимофей гикнул в поджатое ухо, наподдал пятками. Ударил мечом — плашмя, сильно, звонко, хлестко, болью изгоняя боязнь.
Конь перестал пятиться. Всхрапнул, шагнул вперед. Осторожно, медленно. А надо бы быстрее.
Еще один удар по крупу окончательно сломил упрямство жеребца. Гнедок сорвался с места. С отчаянным и одновременно жалобным ржанием ринулся вперед. Влетел в искрящуюся черноту одним прыжком. Почти одновременно с обезумевшей лошадкой кочевника.
Тьма окружила, окутала и поглотила обоих всадников. Пригасила звуки леса, отсекла шум погони. А потом и вовсе свела на нет. Всё. Все звуки. Весь шум. Даже лошадиные копыта во мраке не стучали, как прежде, а совершенно бесшумно отталкивались от чего-то мягкого и пружинящего.
Странное ощущение… Они словно скакали по необычайно толстому, влажному слою хвои и опавших листьев, сквозь дремучий ночной лес с единственной тропкой-просекой. И будто сплошная стена деревьев сливалась с чернотой пасмурного неба, а землю, хвою и листья под копытами укрывали чернильные ручьи, едва различимые в скупом свете мерцающих гнилушек.
И все же это был не лес.
Это был прямой, как жердь, нескончаемый проход сквозь ничто. Проход, в котором едва-едва смогли бы разъехаться двое верховых. Эта была дыра, проткнутая в пространстве, нора без изгибов и разветвлений, но с подвижными и расплывчатыми очертаниями. Впереди, где поблескивали искорки, темнота размягчалась, становилась податливой и едва-едва осязаемой. Перед лошадиными мордами она была подобна расступающемуся туману. Однако там, где путеводных искорок не появлялось вовсе, тьма обращалась в упругую стену. Конь Тимофея, шарахнувшийся было влево, сразу же на нее наткнулся. Да и сам Тимофей явственно ощутил бедром мягкий холодный толчок. Словно в чью-то неживую плоть уперся.
Границы сплошной непреодолимой черноты сжимались и разжимались. Искорки впереди то расширяли проход, то, наоборот, сбивались под натиском черных стен в сияющую цепочку — так, что уже не представлялось возможным скакать сквозь них стремя в стремя. Только друг за другом. Но при этом всегда ясно было, куда именно нужно скакать. Вперед и прямо. Только вперед, только прямо.
Бельгутай что-то кричал. Но об этом Тимофей догадался лишь по раскрытому рту степняка. Никаких звуков здесь, в этом странном месте, по-прежнему не рождалось и не умирало. Наверняка из лошадиных глоток тоже вырывалось ржание. Но и лошадей слышно не было. Тимофей вдруг понял, что кричит сам. Кричит и не слышит себя.
Потом глаз уловил в мерцающем сумраке справа движение — слабое, медленное. Странное. Чуждое. Какого быть не должно. Тимофей перестал кричать, повернул голову. Стрела! Арбалетный болт, влетевший сюда еще до того, как въехали они. Или это уже другой — пущенный им вослед?
Оперенный снаряд словно парил в воздухе. Висел. Рядом. У правого виска Тимофея. Он двигался чуть-чуть, едва-едва. То на полпальца вперед, то на полпальца назад, уходя под конский скок то вверх, то вниз. Судя по всему, короткая толстая стрела летела с той же скоростью, с какой скакали всадники. Или с близкой к ней скоростью. Или с тем же отсутствием скорости — сейчас это трудно было определить наверняка. Скорее всего, и скорость, и пространство, и время здесь не имели никакого значения. Хотя, возможно, значение их было иное, непривычное, непонятное, непостижимое.
Тимофей завороженно смотрел на болт, пущенный из мощного самострела и зависший у его лица. Смотрел и видел в мерцающем сиянии разноцветных искр все. В деталях, в подробностях. Толстое оцарапанное древко. Массивный туповатый наконечник, чуть выщербленный по краю. Оперение из плотной бересты…
Тимофей непроизвольно потянул к стреле руку: тронуть, взять, убедиться, что она есть, что не привиделась. Не успел, Арбалетный болт начал отставать. Не падая, не прекращая полёта, не меняя траектории, стрела ушла назад, будто не имела больше сил состязаться с всадниками.