* * *
Итиро пришел в себя давно — еще в тот момент, когда, связанный и перекинутый через чужое седло, въезжал на колдовскую Тропу. Для него, между прочим, проложенную. Для него одного. Но послужившую другим. Двум идзинам, спасавшимся от погони.
Голова, налитая тупой пульсирующей болью, моталась, как мячик на веревке. В живот врезалась жесткая седельная лука, прочные волосяные веревки впивались в кожу. Но Итиро, как и подобает истинному синоби-но-мо, стоически переносил боль. Притворившись бесчувственной куклой, он пытался незаметно освободиться от пут.
Это оказалось непросто. Судя по всему, его вязал опытный мастер ходзё-дзюцу. [23] К тому же крепкие узлы на руках и ногах Итиро затягивали в тот момент, когда он лежал без сознания и не мог должным образом напрячь мышцы, чтобы после, расслабившись, быстро сбросить с себя веревки. Рослый бледнокожий идзин с широкими глазами едва не отправил его к праотцам бесхитростным, но мощным верхним ударом ороси ганмэн-ути. Ударом такой силы можно легко убить противника. Если знаешь как. И если хочешь. Но то ли проклятый идзин имел весьма смутное представление о расположении уязвимых точек-кюсё на теле человека, то ли ему нужен был живой пленник, а не труп. Так или иначе, но сокрушительный тэтцуи — «кулак-молот» — иноземца не вышиб дух из Итиро, а лишь на время пригасил искру жизни.
Очнулся Итиро уже будучи увязанным, как пук рисовой соломы. И все-таки не зря он считался первым генином клана. Во время скачки по колдовской Тропе ему удалось немного ослабить тугие узлы. Совсем чуть-чуть, самую малость. Однако и этого было достаточно, чтобы восстановить кровообращение в перетянутых конечностях, вновь обрести чувствительность и освободиться, когда придет время самому нанести смертельный удар. Когда они прибудут на место.
Только все пошло не так.
Яркий, невесть откуда взявшийся бело-голубой свет вдруг разорвал и поглотил искрящийся мрак Тропы. Итиро вместе с пленившими его идзинами швырнуло в незнакомое подземелье. Потом — падение с лошади и болезненный удар о земляной пол. Итиро вновь едва не потерял сознание, но все же не потерял, удержался на грани реальности.
А реальность, на которую Итиро рискнул взглянуть из-под прикрытых век, была такова: в подземелье, кроме него, находилось три человека. Точнее, даже два с половиной. Два давешних идзинских воина и один пожилой горбун. Неопасный на вид, безоружный. Пара вражеских буси [24] и калека — это не так много, чтобы отчаиваться! А из любого подземелья опытный синоби всегда сумеет отыскать выход!
На полу лежал идзинский конь со сломанной шеей и ободранными боками. К стене жалась перепуганная низкорослая лошадка. И лошадь эта тоже могла пригодиться. Так он рассчитывал.
Итиро заставил себя не думать о том, по воле каких сил он здесь оказался, зачем, почему и куда его забросило. Время для поиска ответов на эти вопросы придет позже. А пока Итиро просто ждал подходящего момента для нападения. И он дождался.
Идзин — тот самый, что ударил его своим молотоподобным кулаком, — извлек из мешка, притороченного к седлу павшего коня, заплечную суму-нагабукуро Итиро. С его, Итиро, добычей! На миг глаза всех троих иноземцев обратились к ней. И Итиро, выкручивая суставы и сдирая кожу, рванулся из ослабевших пут. Первой жертвой должен был стать рослый и опасный идзин. На него-то и бросился Итиро, рассчитывая овладеть оружием чужеземца. Вернее, он хотел броситься. Но неожиданно был остановлен горбуном, которого ошибочно счел самым безобидным из всех троих. И как остановлен!
Слабое, едва уловимое движение руки — таким не пустить даже «звезды смерти». И треск над головой. И павшая сверху каменная колонна, словно гигантская нога, топчет, давит, припечатывает Итиро к полу подземелья. И поздно, слишком поздно Итиро понимает, что перед ним…
«Онмьёдзи! — билась в голове страшная догадка. — Колдун! Человек с лисьей натурой и могуществом, недоступным простому смертному!»
А тело уже сковала и погребла в себе каменная клетка, и только голова осталась снаружи. И нет никакой возможности пошевелиться. Совершенно никакой.
Итиро пытался, честно пытался… Он рвался изо всех сил. Но прочный холодный камень не выпускал из своих объятий человеческое тело. Камень держал крепко. Гораздо крепче тугих идзинских веревок. Надежда умирала…
Она слабо ворохнулась было, когда один из идзинских воинов, увидев Черную Кость, вдруг утратил разум и кинулся на горбатого колдуна с оружием. Но кривую гатану идзина раздавили ожившие по воле онмьёдзи камни. Затем горбун недоступным пониманию Итиро способом остановил и подвесил в воздухе самого безумца.
А потом…
Потом горбатый колдун подошел к Итиро и заглянул ему в глаза. А через глаза — в душу и мысли.
Онмьёдзи подавлял волю и сокрушал все внутренние барьеры, возводить которые лучшего генина клана обучали столько лет. И не было никаких сил противиться взгляду неподвижных иссиня-черных зрачков. И, что хуже всего, в этом проклятом подземелье Итиро не чувствовал более незримой нити, связывавшей его с Совершенномудрым. С той самой минуты, как Итиро вышвырнуло с колдовской Тропы, нить эта была прервана. И теперь некому было ему помочь. Некому, кроме него самого. Но беда в том, что под взглядом горбуна он чувствовал себя непривычно слабым и беспомощным.
А горбун все смотрел. Подминающая, размазывающая тяжесть лилась из глаз в глаза, и чужая воля и чужой разум входили в Итиро и наполняли Итиро, как пустой сосуд. Тяжесть чужого колдовского могущества наваливалась и давила изнутри — еще сильнее, еще безжалостнее, чем холодный камень снаружи. Она словно выдавливала его из него самого.
С ним, с Итиро, делали то же, что когда-то он сам при помощи Совершенномудрого сотворил с идзинским самураем, охранявшим мост через реку. Тогда он без слов, без пытки и без принуждения вызнал все, что было нужно, о замке, в котором хранилась Черная Кость. Теперь же…
«Кто?!» — спрашивал-смотрел горбатый онмьёдзи.
«Кто тебя послал?!»
Теперь идзинский колдун задавал ему, Итиро, безмолвные вопросы, для понимания которых не требовалось знания языков и на которые нельзя было не ответить. Просто нельзя — и все. Из него, лучшего генина клана, вытягивали то, что ему доверили, о чем знал только он. И чего более не должен был знать никто. Информацию вытягивали постепенно — по крупинке, по песчинке. Но ручеек этих крупинок-песчинок ширился и тек все быстрее, все гуще. Итиро сопротивлялся как мог, однако сил недоставало. Без помощи и поддержки Совершенномудрого удержать истекающий поток сокровенных тайн Итиро не умел.
Глаза со зрачками чернее ночи принадлежали колдуну, в совершенстве владевшему магическим саймин-дзюцу — искусством подавлять-побеждать-заставлять-повелевать-познавать взглядом. Гипнотизирующие змеиные глаза горбатого онмьёдзи пожирали Итиро заживо. Глаза не моргали, глаза ПРОНИКАЛИ. Глубже. Дальше. Зрачки непостижимым образом росли, становились все больше. Их чернота уже закрывала отсветы факелов и полумрак подземелья. И весь мир вокруг.