Бадмаев усмехнулся понимающе, и Петя тут же добавил:
— И после всего, что вы нам с Вальтером показали.
— И все-таки вы знаете мало. Попробуйте увидеть… Ну, скажем, защиту Крыма… Вы ее видеть не могли, участвовать тем более никак не могли — по малолетству. Но увидеть — можете.
— Как?!
— Вы знаете, как. Хотите увидеть отца? Что он делал, обороняя Крым от красных?
Петя кивнул и беспомощно смотрел на Бадмаева. А тот, не объясняя, торопил:
— Ну, давайте, давайте! Скажем, десятое июня двадцатого года? Открывайте!
Петя и правда знал, что делать. Начал клубиться серый, твердеющий туман, обретал цвета и очертания. Петя увидел плоскую, как стол, уходящую за горизонт степь. В степи стояла плотная масса войск, над ними билось красное полотнище. Люди кричали не по-русски, махали винтовками. Двое держали на штыках, как знамя, еще шевелящееся тело. Петя откуда-то знал: это латыши подняли на штыках ротмистра Гудим-Левковича. Перед каре по всей степи лежали люди и лошади. Лежали неподвижно, ползли, бились.
— Ура-а-аа!!!
Дрожала земля, скакали всадники с погонами, вскидывали сабли на ходу. Латыши начали стрелять, всадники все же доскакали, рубили направо и налево. Петя знал: в атаке на каре латышей погибла половина белой конницы. Он видел, как латыши бросали ружья, а их продолжали рубить. За бегущими тоже скакали. Что-то заставило Петю приблизить каре. На его глазах ехал по степи человек, мученически закусивший губу, прижимая руки к пробитому животу. Ехал, все сильнее раскачиваясь в седле, не издавая ни звука.
— Нечетко вывели… Ваш отец на соседнем участке.
Петя отвел точку обзора. Примерно в километре от каре двигалась цепь: красные курсанты. Навстречу ей — другая цепь, людей в погонах разного цвета. Петя знал: пришлось сводить вместе остатки почти истребленных полков. Цепи сближались без единого выстрела. Никто не кричал «ура», молчали пулеметы. Ни одного знамени над ротами, люди молча сближались по цветущей степи. Только свистели травы по бедра идущим да гулко грохотали сапоги.
Петя увидел отца: Георгиевские кресты, погоны марковского полка, аскетичное умное лицо с бело-розовым шрамом, ранняя полуседина, пронзительные серые глаза. Николай Лопухин быстро шел, отводя винтовку для удара. Вот он прыгнул, пропуская удар красного курсанта, сверкнул штык. Петя явственно слышал жуткий хруст, когда лезвие пробило человека. Отец резко отвел назад оружие, сбоку ударил прикладом согнувшегося, падавшего красного. Отвратительный глухой удар приклада по голове. Красный упал без единого звука. Поднявшись на локте, кто-то в погонах наблюдал за боем — тоже молча. Грохотали сапоги, свистели травы. Ни крика, ни стона, только резкие, на выдохе, «ха!», только хруст и глухие удары над редеющими цепями. Даже раненые в траве умирали без криков и стонов.
Руки нехорошо задрожали. Впервые за всю свою жизнь Пете остро захотелось закурить.
— А все же пропустите стопочку, — вполголоса произнес наблюдавший Бадмаев. Петя замотал головой: вот уж пить точно не хотелось.
— Но видите? Техникой вы владеете, Петр Исаакович. Не идеально — но владеете.
— И книг не надо…
— Надо, Петя, обязательно надо — хотя бы для того, чтобы знать, как оценивали события их участники. И те, кто потом осмысливал эти события.
— А те, кто уцелел в этом кошмаре, скоро опять начнут убивать друг друга…
— И не только они, но еще множество других. В том числе и люди вашего поколения.
— У меня больше нет сомнений, Петр Александрович. ТАКОЙ ход истории необходимо остановить.
— Если вы согласитесь изменять историю, вам придется идти в бой примерно так же, как шел в цепях ваш отец. Или как скакал ротмистр, живым поднятый на штыках. Это будет беспощадный бой… Бой с врагом наглым, уверенным, серьезным. Враг уже почти победил и так легко победу не отдаст.
— Возьмем…
— Не понял?
— Никто победу не отдаст, это понятно. Мы сами возьмем победу, Петр Александрович, — уважительно, но твердо сказал Петя.
«Присоединяюсь», — неожиданно влез в разговор Вальтер.
— В любом случае вам еще предстоит «курс молодого бойца», — Бадмаев произнес это и голосом, и мысленно — для Вальтера.
«Тогда уж курс молодого Посвященного», — пошутил Вальтер.
— Пусть будет курс молодого Посвященного. Многие вещи надо отработать до полного автоматизма… Машину водите?
— Да. Немного, — произнес Петя.
«Вожу», — откликнулся Вальтер.
— Представьте, что мы путем гипноза научили вас водить машину… Вы знаете, как она устроена, как крутят руль и переключают скорости. Но вести-то машину вы сможете? Вести даже по гладкой дороге, в хорошую погоду и при идеальной видимости?
Петя замотал головой пред ликом Бадмаева, Вальтер — в стороне, на своем кожаном диване.
— Вот то-то и оно… Вот я сейчас вижу вас обоих. У вас обоих ничуть не меньше знаний, чем у меня, но вы и друг друга пока плохо видите и слышите на расстоянии. Вы просто хуже умеете пользоваться этими знаниями.
«Так же точно лейтенант и генерал видят одно поле сражения, но генерал сделает намного лучшие выводы», — мысленно произнес Вальтер.
— А я слышал споры, что важнее: что профессор знает больше студента или что он умеет хорошо думать, — рассказал Петя.
— Верно! Очень важно не просто знать что-то, а уметь этим пользоваться. Если угодно, «хорошо думать». Но это уже чуть-чуть о другом: об умении делать собственные выводы и принимать собственные решения. Генерал это умеет, профессор — тоже, а лейтенант и молодой специалист пока не умеют.
Бадмаев склонил голову, улыбаясь приветливо и мудро.
— Не все специалисты становятся профессорами, — грустно заметил Петя.
«Из ста лейтенантов через двадцать лет один становится генералом…» — мысленно послал Вальтер.
— Ваша задача — стать этим сотым лейтенантом. Причем тренировать вас будем мы все… И в полетах, и в движении сквозь стены, и в прочих полезных делах. Но научиться принимать решения — это самое сложное, а учиться этому можете только вы сами. К счастью, время еще немного есть…
Нет смысла описывать, как учились Петя и Вальтер удивительному искусству быть Посвященными. Чтобы описать их учение подробно, потребуется много книг, намного толще и скучнее этой. К тому же многое об их делах навсегда осталось неизвестно.
Известно, что до самой осени бурного тридцать седьмого парни провели в Крепости. Где-то далеко, в Испании, шли кровопролитные бои за Уэску и Сарагосу, войска генерала Франко захватывали Страну Басков. В эсэсэсэр все больше боялись произнести неосторожное слово и получить двадцать лет за анекдот, рассказанный «не тому» человеку. В Индии поднимались восстания, даже в самой Британии становилось все менее спокойно. По Франции прокатывалась волна выступлений и митингов. В Третьем рейхе раскрыли еще два заговора против Гитлера. В Польше еще двести человек угодили в концлагерь Береза-Картузская. В Чехословакии и в Австрии немцы все громче требовали присоединиться к Германии. Японцы бомбили китайские города, а китайцы подчинялись восьми разным правительствам и убивали друг друга. По всему миру нарастало беспокойство, недовольство. Все чаще гремели выстрелы, лилась кровь, все более злобно огрызались друг на друга газеты и правительства.