Возражений не было.

Войско Дипольда Славного выступало из Нидербурга, отягощенное внушительным обозом, большую часть которого составляли крупные и малые бомбарды, бомбарделлы, ручницы-хандканноны и припасы, необходимые для огненного боя. С крепостных стен были сняты все орудия — вплоть до гигантской бомбарды с нежным именем «Кунигунда», являвшейся особой гордостью нидербуржцев. Кованый ребристый ствол, в жерле которого легко мог бы укрыться человек, тянула упряжка из восьми волов. Пушка лежала на двух специально укрепленных и сбитых воедино возах.

Здесь же у в обозе, под охраной — чтобы, чего доброго, не разбежались — уныло плелись бомбардиры, орудийная прислуга, а также мастеровой и черный люд, выделенный городом для осадных нужд. За вереницей разномастных повозок, крестьянских телег и купеческих возов шагала пешая колонна нидербургских ландскнехтов, стражников и стрелков. Пехоту сопровождала сотня гарнизонных рейтаров на здоровых, откормленных лошадях. Наемники были бодры и веселы. Выплаченное вперед полугодовое жалованье и обещанная каждому доля добычи пробудили в них должный боевой дух.

Тележный скрип, ржание лошадей, крики людей разносились над городскими предместьями. Войско Дипольда Славного уходило старой заброшенной дорогой. Той самой, по которой змеиный граф привозил на турнир в честь семнадцатилетия Герды-Без-Изъяна своего стального голема.

Грозная рать двигалась к границам Оберландмарки.

С беззащитных городских стен вслед удаляющейся армии неслись проклятия, высказываемые, впрочем, шепотом — сквозь стиснутые зубы.

А высоко в небе — над пылившими по старому тракту отрядами и повозками — кружил одинокий ворон.

ГЛАВА 10

О том, что сторожевые укрепления оберландцев пустуют, передовые дозоры доложили вечером. Судя по всему, приграничные отряды Альфреда Чернокнижника, получив известие о приближении остландской армии, отступили в горы. Не принимая боя. И словно бы… Словно заманивая?

Нет, ловушки Дипольд не боялся. Избежать ее помогут толковые разведчики, а таковые у него, слава богу, имелись. Но вот осведомленность противника настораживала. Было тут над чем задуматься. Высланные далеко вперед гейнские разъезды на врага не натыкались ни разу. Не встречали конные дозоры в этих безлюдных краях и случайных путников, которых по приказу Дипольда надлежало рубить на месте — так, на всякий случай. В общем, узнать о надвигающейся опасности оберландцам вроде бы было неоткуда. Но узнали ведь! Как? От кого? Тайные лазутчики Альфреда, рыскающие по Остланду в поисках полезных сведений, успели вовремя известить своего маркграфа? Или тут дело в магических штучках Лебиуса?

Дипольд велел ставить ночной лагерь по эту сторону границы — на остландской земле. Прежде чем вступать на вражескую территорию, следовало дождаться отставших, подтянуть пехоту и обоз, отдохнуть, набраться сил для последнего рывка. А уж там… а уж потом…

Пока же, дабы не тратить времени понапрасну, пфальцграф созвал военный совет. Не то чтобы Дипольд особенно нуждался в этом шумном и никчемном мероприятии. Вне зависимости от мнений многочисленных союзников все было предрешено. На рассвете войско войдет в Оберландмарку, а закончится поход лишь под стенами маркграфской крепости. Точнее — в самой крепости. В горном логове Чернокнижника. Либо победой закончится, либо… Нет, должна быть только победа. На меньшее Дипольд не согласен.

Да, все уже предрешено. Но — традиция. Неписаный закон и нерушимое правило. Возможность высказаться о предстоящей кампании надлежит дать каждому, кто имеет на это право. Это не страшно. Это даже пойдет на пользу — польстит самолюбию предводителей разрозненных отрядов, позволит им отчетливее ощутить причастность к общему делу и сплотит ряды разногербового воинства.

Походный шатер пфальцграфа — громадный, тяжелый, расшитый золочеными грифонами — по размерам едва ли уступал небольшой замковой зале. Однако и он едва вместил всех участников предстоящего совета.

Стола внутри не было — не время нынче для застолий. Только сбитые наскоро лавки стояли вдоль стен — длинные, легкие, крытые шкурами, а в центре, под дымоходным отверстием, багровели угли очага и горели два трескучих факела, воткнутых в землю меж сдвинутых ковров. Тем не менее оруженосцы Дипольда рассаживали знатнейших рыцарей остландского воинства вокруг этих огней как на званом пиру. Каждый занимал место согласно титулу, древности рода, личным заслугам и количеству приведенных воинов.

Все предводители союзных дружин были в сборе. Все при оружии, гордые, с сосредоточено-торжественными лицами, готовые к долгому и бурному обсуждению. Наверняка у каждого имелось что сказать. И каждый желал высказаться первым. Пока же гости негромко и степенно переговаривались друг с другом о малозначащих вещах, искоса поглядывая на хозяина шатра — хмурого, задумчивого, смотревшего в огонь походного очага, а не на лица соратников.

Люди расселись по лавкам. Гомон сменился выжидательной паузой. Пора было начинать. Дипольд поднял голову, собираясь произнести надлежащие слова приветствия…

Помешали.

Непонятный шум, возня и крики у самого шатра прервали так и не начавшееся совещание.

— В чем дело?! — раздражено рявкнул Дипольд.

Откинулся входной полог. Перепуганный начальник стражи доложил:

— Капитан нидербургских арбалетчиков, ваша светлость. Рвется сюда. Говорит, важное дело, не терпящее отлагательств. Ему уже объяснили, что вы заняты и что тревожить вас никак невозможно, а он…

— Впустить! — коротко распорядился пфальцграф.

Если дело действительно важное — следует выслушать нидербуржца. Если нет — капитан арбалетчиков пожалеет о своем вторжении в столь неподходящий момент.

Участники военного совета с неприязненным любопытством уставились на невысокого, жилистого, темноволосого человека средних лет, переступившего порог шатра. Нидербуржец был одет в толстую стеганую куртку — изрядно засаленную, залатанную на рукавах и пропахшую потом. Ни арбалета, ни колчана со стрелами при нем не было. Только на широком ремне висел крюк-коготь для заряжания легкого самострела. Под обоими глазами капитана нидербургских стрелков багровело и наливалось. Будут синяки. Видимо, результат доходчивых объяснений стражи, оберегавшей шатер пфальцграфа…

В левой руке стрелок мял берет, похожий на хлебную лепешку. В правой держал грязный холщовый мешок. В мешке лежало что-то большое и увесистое. Непокрытая голова арбалетчика, согбенные плечи, неуверенно-суетливые движения выдавали в нем простолюдина. «Наемник-ландскнехт, — решил Дипольд. — Или какой-нибудь разорившийся ремесленник с острым глазом и твердой рукой, развивший в себе талант меткого стрелка и подавшийся в городскую стражу».