Видимо, все. Видимо, никого. Нидербуржцы молчали. Призывов к сопротивлению не звучало. Ни единого. Жители павшего города готовы были принять любую уготованную им участь с покорностью скота на бойне.
— Увезти мастеров, — распорядился Чернокнижник.
Небольшая группка оберландских копейщиков и несколько всадников погнали ремесленников в сторону бургграфского замка. Пленники вскоре скрылись за поворотом извилистой улочки, однако на площади по-прежнему было тесно. Даже после того как Лебиус отобрал нужных ему умельцев, места освободилось немного.
Чернокнижник скучливо глянул куда-то поверх толпы. Заговорил снова:
— А теперь, что касается остальных…
И — долгая-долгая пауза.
И вновь над площадью висит кладбищенская тишь, невозможная, казалось бы, при таком скоплении народа. Живого пока еще народа…
— У всех вас есть шанс, — продолжал вещать Альфред Оберландский. — Даже после того, как ваши пушки появились под стенами моего замка — шанс все равно остается. Оцените мою милость…
Альфред опять умолк на пару секунд, видимо, давая время и возможность оценить. И наконец перешел к делу:
— Мне нужна ваша помощь…
Дипольд насторожился. Это уже было интересно и притом весьма. Чем нидербуржцы могут помочь змеиному графу? Люди вокруг недоуменно переглядывались.
— Я предполагаю — и, поверьте, имею на то основание, — что в этом городе… — маркграф обвел пытливым взглядом замершее перед ним людское море, изменил незаконченную фразу и закончил с нажимом: — Что в ВАШЕМ городе скрывается некто Дипольд Гейнский по прозвищу Славный.
Толпа ахнула, зашевелилась, взбурлила, с некоторым даже, как показалось Дипольду, намеком на возмущение.
Ах, как скверно! Дипольд пониже надвинул застегнутый куколь. Он начинал понимать истинную суть происходящего.
Альфред же, выждав еще немного, требовательно вскинул руку. Волнение стихло мгновенно. Шум улегся.
— Не нужно убеждать меня в том, что гейнский пфальцграф — причина всех бед Нидербурга, — снова заговорил Чернокнижник. — Я этому охотно верю, ибо так оно и есть на самом деле. Однако мне доподлинно известно, что незадолго до вступления моих войск в город Дипольда видели в его окрестностях…
«Крылатые лазутчики! — догадался пфальцграф. — Вороны с человеческими глазами! Все-таки они следили за мной. И… и все-таки они меня упустили?»
— А поскольку все дороги, ведущие из Нидербурга, были перекрыты моими людьми задолго до м-м-м… штурма…
Многозначительная пауза.
«Вот именно — „м-м-м… штурма“!» — с ненавистью подумал Дипольд. Настоящего штурма-то не было и в помине. Потому как некому было дать настоящий отпор войску маркграфа.
— В общем, никто не мог покинуть нидербургские земли без моего ведома, — продолжал Альфред. — Если же Дипольд все-таки ускользнул каким-то чудом, тогда и вы все мне — без надобности. Однако я подозреваю, что гейнец находится где-то здесь. Очень возможно — на этой самой площади, среди вас. И я хочу его видеть. Тот, кто укажет на Дипольда, спасет и себя, и остальных.
Толпа вновь заволновалась, чувствуя, как обретенная было надежда рассеивается, будто призрачный туман.
— Молча-а-ать! — Альфред опять поднял руку.
Замолчали. Начинающийся гомон как отсекло. Маркграф еще раз окинул площадь быстрым холодным взглядом. Крест-накрест. Из конца в конец. Словно клинком полосуя. Заговорил снова:
— Или, быть может, его светлость пожелает выйти сам? Но тогда, уж не обессудьте, господа нидербуржцы, ваша помощь мне не понадобится. И я тогда вам ничем обязан не буду. Ну а выводы делайте сами. Итак, я жду ровно минуту. Потом… Потом я пускаю на площадь своих големов. Искать пфальцграфа будут они. И горе тому, кто попадется им под руку.
Альфред Чернокнижник демонстративно повернулся к механическому монстру, свершившему расправу над самозваным мастером. Оберландский великан все еще держал в стальных дланях две оторванные человеческие руки.
В толпе зашептались. В толпе завертели головами, осматривая соседей цепкими затравленными глазами. Толпа жаждала выпихнуть хоть кого-то. И тем хоть как-то отсрочить неизбежное.
— Вон тот, в капюшоне, — вдруг услышал Дипольд за спиной чей-то гнусавый голос — пока еще тихий и осторожный. — Инквизитор, который. Может, он, а?
— А ведь и правда! — тут же поддержал гнусавого кто-то еще — тоже сзади. Второй голос звучал громче и увереннее. — Пусть-ка лицо свое покажет!
— Точно он! — вступил в разговор третий горожанин. Этот стоял сбоку, и его Дипольд приметил сразу. Нидербуржец зажимал ладонью кровоточащее предплечье. Раненый говорил вполголоса — одновременно боязливо и убежденно: — Святой отец меня ножом по руке полоснул. Гляньте, кровищи сколько! И на плаще его — тоже, вон, пятна. А ведь истинным служителям божьим, пусть даже и карателям Святой Инквизиции, кровь человеческую проливать не положено. И ножей с собой инквизиторы не носят.
— Не-а, не положено!
— Не носят ножей святые отцы!
— Все верно!
— Правильно!
— Он это!
— Он!
— Пфальцграф окаянный!
— Гейнец проклятущий!
Возня вокруг Дипольда быстро разрасталась, становилась все более заметной. Ужас перед Альфредом Оберландским оказался сильнее, чем извечный страх перед отцами-инквизиторами. Что, впрочем, вполне понятно. Змеиный граф, его магиер, его големы и солдаты — вот они, рядышком. А хваленая инквизиция, призванная повсеместно защищать добропорядочных слуг Господа и Императора от еретиков, колдунов и чернокнижников всех мастей, невесть где почему-то сейчас. Только один каратель поблизости и оказался. Да и тот… каратель ли? Не очередной ли самозванец?
— Ишь, как рожу-то прячет! — хрипели сзади.
— Застегнул куколь на все пуговицы да еще и рукой придерживает.
— Боится, видать!
И уже предлагали:
— Снять с него капюшон!
— Стянуть! Сдернуть! Сорвать!
— А ты не противься, святой отец! — убеждали пфальцграфа.
— Не то хуже будет, твоя треклятая светлость! — обещали ему.
— Хватай его! Держи!
Нужно было решаться. Сейчас же. Немедленно.
И Дипольд решился. Стряхнул тянущиеся со всех сторон руки. Где стряхнул, а где безжалостно полоснул вырванным из-под складок плаща ножом. Под вопли раненых растолкал стоящих впереди. Кого — растолкал, кого — тоже пырнул засапожником.
Выскочил из взбудораженной толпы, наспех пряча нож под широким рукавом. Вывалился из плотной людской массы, слыша за спиной злобное шипение, проклятья, крики боли и ненависти.
И — сразу же — наткнулся на оберландских копейщиков.