Всю зиму Салли и Джиллиан видели девушку из аптеки с мистером Халлиуэллом. В январе он ушел от жены и женился на ней, они поселились в белом домике на углу Третьей улицы и Эндикотт. Став мужем и женой, они практически не разлучались. Куда бы ни направилась девушка, на рынок или на занятия в гимнастическом зале, мистер Халлиуэлл, словно пес, обученный гулять без поводка, шел следом. Сразу по окончании уроков он устремлялся в магазин аптекарских товаров; он появлялся там при первой возможности, с букетиком фиалок или коробкой восточных сладостей, и сестрам приводилось слышать, как иногда в ответ на эти подношения получал от своей новой жены какую-нибудь резкость. Неужели обязательно держать ее постоянно под присмотром? Вот что шипела она любимому человеку. Неужели нельзя хоть на минуту оставить ее в покое?
Весной, в ту пору, когда зацветает глициния, девушка объявилась у них снова. Салли и Джиллиан вышли под вечер в огород нарвать лука-батуна для овощного рагу. С дальнего края сада, как всегда в это время года, вкусно тянуло лимонным тимьяном, оживали кустики poзмарина, теряя ломкость и белесый налет. Погода стояла до того сырая, что комары налетали тучами, Джиллиан едва успевала шлепать себя по тем местам, на которые они садились. Салли пришлось потянуть ее за рукав, призывая взглянуть, кто приближается к ним по выложенной песчаником дорожке.
— Мамочки! — сказала Джиллиан и перестала шлепать комаров. — Ну и вид у нее!
Девушка из аптеки больше и на девушку-то была не похожа, она выглядела старухой. Волосы у нее утратили блеск, рот поджался скобкой, словно в него попала кислятина. Она потирала руки — то ли кожа растрескалась, то ли, скорей всего, до безобразия разыгрались нервы. Салли подобрала плетеную корзинку с луком и смотрела, как тетушкина клиентка стучится в заднюю дверь. Никто не отозвался, и она с остервенением забарабанила по доскам кулаками.
— Открывайте же! — выкрикивала она. — Откройте!
Стук гулко отдавался в доме, но ему отвечала тишина.
Когда посетительница заметила девочек и направилась в их сторону, Джиллиан побелела как мел и прижалась к сестре. Салли не тронулась с места — да, собственно, отступать все равно было некуда. Тетушки приладили к забору лошадиный череп — отпугивать соседских ребятишек, неравнодушных к мяте и клубнике. Салли сейчас оставалось надеяться, что он способен также отпугнуть нечистую силу, потому что в девушку словно бес вселился — словно бесом одержимая, налетела она на сестер здесь, в этом огороде, где уже густо разрослись лаванда, и розмарин, и змеиный чеснок, хотя у соседей большей частью еще чернела во дворе лишь голая земля.
— Смотрите, что они наделали! — кричала девушка из аптеки. — От него невозможно отвязаться ни на миг! Все замки поснимал с дверей, даже в ванной комнате! Следит за каждым моим шагом — ни поесть по-людски, ни поспать! Поминутно норовит затащить в постель, у меня уже саднит все и внутри и снаружи!
Салли попятилась назад, едва не сбив с ног Джиллиан, которая по-прежнему стояла вплотную к ней. Обычно с детьми так не разговаривают, но девушке из аптеки, по всей видимости, плевать было на то, что можно, а что нельзя. Салли заметила, что у нее красные, заплаканные глаза. Губы нехорошо кривились, как будто с них могли слетать одни только бранные слова.
— Где они, эти ведьмы, которые так со мной поступили?
Тетушки смотрели в окно, наблюдая, что могут сотворить с человеком неумеренность в желаниях и глупость. Когда Салли скосила глаза на окно, они грустно покачали головой. Они не желали больше иметь дела с девушкой из аптечного магазина. Есть люди, которых не уберечь от беды. Сколько ни пытайся, сколько ни предупреждай, все равно будут делать по-своему.
— А тетеньки уехали отдыхать, — чужим, нетвердым голосом сказала Салли. Ей до сих пор не приходилось говорить неправду, и от этого остался неприятный привкус во рту.
— Ну-ка сходи за ними! — крикнула девушка. Она стала совсем другим человеком. На спевках церковного хора, в тех местах, где ей полагалось петь соло, ударялась в слезы, и ее, чтобы не срывать репетицию, приходилось выводить наружу, на площадку для парковки машин. — Да живо, иначе так врежу, что не обрадуешься.
— Оставьте вы нас в покое, — сказала Джиллиан из безопасного укрытия за сестриной спиной. — Или нашлем на вас заклятие пострашней того!
Услышав это, девушка не стерпела. Она метнулась к Джиллиан, размахнулась, но удар пришелся по Салли. Он оказался так силен, что Салли качнулась назад, наступив ногой прямо на розмарин и вербену. Тетушки за окном забормотали заговор, которым их в детстве учили унимать куриный галдеж. Кур в загородке разгуливало тогда полным-полно, рябых и голенастых, но тетки взялись за них так рьяно, что они больше вообще не подавали голоса, — из-за чего их, между прочим, всех до единой и перетаскали по ночам бродячие собаки.
— Ой, — вырвалось у Джиллиан, когда она увидела, как досталось ее сестре. На щеке у Салли выступило багровое пятно, но заплакала от этого Джиллиан. — Гадкая! — крикнула она девушке из аптеки. — Просто гадина!
«Ты что, не слыхала? Ступай приведи мне теток!» — Так собиралась, по крайней мере, сказать девушка из аптечного магазина, но никто ничего не услышал. Изо рта у нее не вылетело ни звука. Ни звука, ни слова, и уж точно — никаких извинений. Она приложила руку к горлу, словно кто-то душил ее, хотя задыхалась она как раз из-за избытка той самой любви, которой ей прежде так безумно недоставало.
Салли, наблюдая за девушкой, видела, что лицо у нее помертвело от страха. Вышло так, что с тех пор девушка из аптечного магазина больше не разговаривала, лишь издавала изредка либо коротенькие звуки, похожие на голубиное воркование, либо, когда выходила из себя, — скрипучие вопли, точно курица с переполоху, когда за нею погнались, чтобы схватить — и в ощип ее и в духовку. Подруги из церковного хора оплакивали утрату ее чудесного голоса, однако стали со временем ее сторониться. Спина у девушки выгнулась, точно хребет у кошки, ступившей на раскаленные угли. На всякое доброе слово она в ответ закрывала уши руками и топала ножкой, как избалованный ребенок.
До конца жизни ей предстояло терпеть, что за нею ходит как привязанный мужчина со своей непомерной любовью, и не иметь возможности даже послать его подальше. Салли знала, что этой клиентке тетушки никогда уже не откроют дверь, приходи она стучаться к ним хоть тысячу раз. Снова требовать чего-то девушка не имела права. Она что, вообразила, будто любовь — это игрушка, милый пустячок, которым приятно позабавиться? Настоящая любовь опасна, заберет тебя изнутри и скрутит; зазеваешься, не ослабишь вовремя поводья — будешь ради нее готов пойти на что угодно. Была бы девушка из аптеки посообразительней, она вообще попросила бы не приворотное средство, а отворот. А так получила в конечном счете то, что хотела, и если сама не извлекла из этого урока, то кое-кто там, в огороде, извлек. Девочка, которой хватило ума пойти в дом, три раза повернуть ключ в замке и ни единой слезинки не пролить, нарезая лук, до того едкий, что другая из-за него проплакала бы всю ночь.