Строгов подвинулся, освобождая Ким место.
– В тесноте, да не в обиде, – сказал он, подмигнув.
– Угу, – согласилась Ким и на всякий случай представилась: – Кимберли Стюарт, «Дейли Телеграф».
«Хаммер» тронулся, разбрызгивая шинами воду из ям и рытвин. Следом двинулся и второй джип. Страж на обочине ожил, проводил обе машины взглядом, выгнув сегментированную шею. Пожарные начали вытаскивать из «галоши» тела погибших и складывать их в ряд на асфальте. Пожилая женщина-врач закурила тонкую сигарету, глядя на покойников. Ким выгнулась, подхватила камеру и стала фотографировать. И сделав свое дело, она откинулась на сиденье – краснощекая и растрепанная, с сияющими глазами.
– Меня зовут Михаил, – обратился к Ким Строгов. – А моего друга – Андре. Классная у вас камера – крутая, наверное.
– Спасибо, но это – зеркалка обыкновенная, – осторожно проговорила Ким, глядя перед собой: на каску Квотерблада. – Правда оптику хорошую докупила, не пожалела стипендию.
Ким потянулась было к планшету, но передумала. Решила пока повременить с записями: почему-то не хотелось, чтоб эти люди, которые могли быть террористами, и из-за которых, возможно, расстались с жизнью ее спутники, читали через плечо, что она пишет.
Неподалеку от совершившего аварийную посадку вертолета уже стояла «скорая», пожарная машина и пара джипов. Оба пилота – грязные, с кровавыми потеками на лицах и на форме, но живые – были окружены солдатами. Среди камуфляжных комбезов виднелись белые халаты медиков.
– Капитан! – крикнул один из пилотов Квотербладу, когда «Хаммер» остановился. – Что с парнями?
Ким поняла, что пилот имеет в виду экипаж расстрелянной «галоши». Квотерблад развел руками и сразу приказал своему водителю ехать дальше.
– Откуда вы родом? – спросил Строгов Ким.
– Из Нью-Йорка, – нехотя ответила та, глядя на заросшие пожухлым бурьяном и амброзией руины сельских домов, что мелькали по обе стороны от дороги, правда, на почтительном удалении. А затем, словно кто-то переключил в голове Ким тумблер: если эти двое действительно террористы, а она не догадается взять у них хотя бы короткое интервью, то мистер Пибоди за эдакое ротозейство по голове не погладит. И, того гляди, возьмет в штат не ее, а ту мурлычущую кошку – плоскогрудую брюнетку из Мемфиса.
– А вы? Из Москвы, наверное? – спросила она русского.
– Нет, – улыбнулся Строгов. – Я родился в Севастополе, учился в Петербурге, а работать пришлось и в Москве, и в Екатеринбурге…
– Россия очень большая, – вставила традиционный комплимент Ким. – А в какой области науки вы работаете?
– Мы с Андре – радиофизики, – ответил Строгов.
Ким хмыкнула.
– Скажите, а как вы оказались в Хармонте? Ведь у вас там своя Зона – Чернобыль.
– И в самом деле, Строгов, как? – проговорил, не оборачиваясь Квотерблад.
– Довелось поработать и в Чернобыле, – Строгов нахмурился. – А в Хармонт меня перевели в рамках программы по развитию международного сотрудничества в исследовании Зон Посещения. Слыхали, возможно, о такой?
– Да, – поспешно согласилась Ким.
– Безусловно, – кивнул Строгов. – Вы ведь журналист.
– Отличается ли работа в Зоне Хармонта от работы в Чернобыле?
Строгов помолчал несколько секунд, а потом сказал:
– Если перефразировать Валентина Пильмана, то главным открытием является факт Посещения. А то, с чем мы сталкиваемся в Зонах, – это елочная мишура, оставшаяся на ковре после того, как праздник закончился и елку выбросили на свалку. Поэтому различия, конечно, имеют место и заслуживают изучения, но перед лицом самой большой загадки – чем является Посещение? – они почти не имеют значения и могут быть темой разговора лишь для узких специалистов.
– Я вас не поняла, – призналась Ким. – Сначала вы сказали, что Посещение – это открытие, а потом – что загадка. Какая-то неопределенность прослеживается в ваших рассуждениях.
– Да, Строгов, вы бы определились, а то только забиваете нам баки, – добавил саркастично Квотерблад. – А вы, мисс… Все ли у вас в порядке? Не кружится ли голова? Не знобит?
Ким не ответила, а Строгов продолжил:
– Об открытии заявил Пильман, ему даже дали за это Нобелевскую премию. Кому-то ведь нужно было ее дать – не школьнику же, додумавшемуся до радианта Пильмана. С тех пор прошло больше тридцати лет, а мы как не понимали природу Посещения, так и сейчас далеки от истины. Над артефактами и аномалиями каждой Зоны придется поломать голову и нашим внукам, и правнукам, – Строгов махнул рукой, – ну, потомкам.
Ким неожиданно осенило.
– Скажите, вот вы упомянули внуков и правнуков… Всем известно, что дети сталкеров рождаются либо мертвыми, либо мутантами. Насколько я понимаю, дети сотрудников Института, побывавших в Зоне, также появляются на свет, имея различные, зачастую – несовместимые с жизнью отклонения…
– Вы правы, – сухо ответил Строгов.
– В таком случае о каких потомках вы ведете речь, если вы сами лишаете нашу науку, и особенно – ее направления, связанные с изучением Зоны, преемственности?
– А что я могу поделать… – Строгов сжал кулаки так, что хрустнули суставы; Ким с удовлетворением отметила, что в этом интервью ей удалось нащупать уязвимое место своего собеседника. – Кто-то должен жертвовать чем-то… и во имя чего-то… – невпопад договорил физик.
С минуту ехали молча, лишь скрипел рычаг, когда водитель переключал передачу. Хармонт надвигался неровной, какой-то мглистой стеной, каждый «кирпич» в которой был запущенным зданием старой постройки. Июльское солнце будто избегало светить на город, поэтому его улицы были завешены муаром ночных теней.
– Так, господа и дамы, – подал голос капитан Квотерблад. – Мы почти на месте. Первый КПП.
Памятник королю Георгу Второму окружала стена пожухлой амброзии, голову и плечи государя знатно обсидели голуби. Пьедестал оброс мхом – теперь тоже высохшим, похожим на заскорузлые потеки французской горчицы. Государь возвышался над прямоугольной площадью, по периметру которой раньше стояли скамейки. Ни одна скамья не уцелела, и Лопес курил, сидя на вывороченном из земли куске бетона. Здесь, в сквере, за сгоревшим в восьмидесятых кинотеатром «Империал», редко можно было встретить живую душу днем, а ночью – и подавно. Ночной Хармонт спал беспокойно, то и дело вскрикивая полицейскими сиренами и кашляя сухими пистолетными выстрелами. Со стороны Зоны дул ветер с запахом горелого кремния, деревья шелестели листвой развесистых крон.
Строгов отыскал лаборанта, ориентируясь на красный маячок сигареты. Лопес встретил своего начальника вопросительным взглядом.
Понадобилось усилие воли, чтобы подавить в себе приступ ярости. Их слишком долго продержали в Управлении, даже после звонка заместителя директора хармонтского филиала Института, Квотерблад, войдя во вкус, не пожелал расставаться с подозреваемыми. Капитан упивался административным восторгом, он язвил и подвергал сомнению каждый полученный ответ. Въедливый коп чуял, что сотрудники Института темнят, и неважно, по какой причине они так поступают: блюдя корпоративную тайну или же прикрывая свои злодеяния.