Картоха с провинциальной неспешностью и обстоятельностью перевесил рюкзак со спины на грудь, поплевал на ладони, выудил пригоршню гаек и болтов и шагнул вперед.
Ким дернула Строгова за рукав.
– А зачем это нужно? Здесь же хожено не один раз.
– В Зоне ни в чем нельзя быть уверенным, – ответил Строгов.
– И торопиться нельзя, – добавил Навуходоносор.
– Да. Вчера путь был чист, сегодня на него «комариная плешь» переползла. Вот мы с Картохой… – Строгов осекся; сталкеры были суеверными, и за разговоры о том, что из последней вылазки его группа вернулась не вся, можно было получить существенный минус к репутации. – Короче, есть подвижные аномалии, а еще есть спонтанные. И то, и другое – коварная штука. Так что у нас всегда – как первый раз.
Гайка зазвенела, кувыркаясь по цементному полу. Отряд двинулся вперед.
Ким перешагнула белую линию.
Она была разочарована. Все происходило не так, как виделось в мечтах. И не возникало сожаления, что она оказалась без камеры – ну что здесь фотографировать? Невыразительные стены тоннеля и низкий, в потеках, свод? Да в редакции ни одна собака не поверит, что это – Зона! Зона – это индустриальные развалины, пустошь в терриконах, располосованная ржавыми рельсами, простор и горы на горизонте. А здесь – какое-то надувательство, а не Зона.
И все же что-то произошло. Тоннель преобразился, больше он не походил на бледную кишку. Ким вдруг поняла, что может разглядеть каждую пылинку под ногами, каждую трещинку на стене, стоит только сфокусировать взгляд. Она слышала, как стучат сердца сталкеров, и ритм каждого был словно песня со своим смыслом и эмоциями. Она раскрыла рот, недоуменно озираясь. Но Злой снова пихнул ее брюхом. И Ким уловила в этом движении, в запахе пота брюхатого сталкера смесь из самых черных чувств: и ненависть, и зависть, и страх, и похоть. Недаром Злой носил свое прозвище, совсем не даром…
Следующая гайка завертелась по цементу. А Строгов наклонился к Ким и принялся рассказывать:
– Кстати, был в России такой мужик, Андрей Тяглов его звали. Физик, специалист по материалам с аномальными свойствами, он потом еще в предприниматели подался. Так вот, Тяглов разработал экстраполяционную модель распределения аномалий, это была гениальная программка, которая генерировала динамическую карту Зоны со стопроцентной достоверностью. Имея такую, можно было обойтись без гаек, а в Зону въехать хоть на КамАЗе…
Ким ощутила сумбур, творящийся в голове у русского. Какой-то непривычный, нездоровый сумбур – словно увальня физика и по совместительству шпиона вдруг заменили пафосным пустозвоном.
– Гризли! – Папаша Линкольн рывком развернулся. – Ты чего? Не заткнешься, получишь в челюсть!
– Угу-угу, – подтвердил Злой.
Строгов замолк на полуслове. Виновато огляделся. Затем погладил Ким по голове, словно котенка.
– Ох, меня накрыло, – выдохнул он.
– Ты же не салага, – проворчал, отворачиваясь, Папаша.
Картоха швырнул следующую гайку. Папаша дал знак продолжить движение.
– Стоп! – Картоха поднял руку. – Что это за художества?
Ким выглянула из-за плеча Строгова. На полу был прочерчен пунктирный полукруг, примыкающий к стене. Внутри полукруга валялись покрытые мумифицированной плотью кости. Ким с интересом присмотрелась, но человеческих останков в этой куче не обнаружила. Крысы, собаки, кошки, летучие мыши, всякая пузатая мелочь.
– Мы отметили расположение постоянных аномалий, – ответил Лопес. – Здесь, если не ошибаюсь, притаилась «душегубка».
Кучерявый запустил в гиблое место подобранной гайкой. Железка пролетела аномалию насквозь, как ни в чем не бывало.
– Да, «душегубку» только своей шкурой определить можно, – пояснил Папаша Линкольн для Ким.
– В тоннеле больше таких нет, – сообщил Лопес. – По крайней мере – до сегодняшней ночи не было.
Отряд двинулся дальше.
– Хорошо идем! – подал голос из арьергарда Кучерявый. – Как по бульвару! Вот если бы всегда так ходить в Зону.
– Артефакты все выработали, – заметил Навуходоносор. – Чисто, будто метлой мели.
– Святоши хреновы, – согласился Злой. – Мы, дескать, руки об артефакты не пачкаем! Дескать, бережем бессметные души! Дьяволу дьяволово, да? А сами небось подобрали все и выменяли на оружие и наркоту, да?
Лопес не стал отпираться.
– Добро должно быть с кулаками, – ответил он развязным тоном. – А грехи наши Гуталин отмолит, у него это хорошо получается. Манна небесная на головы нам не сыплется, а жить община как-то должна.
– Ну да, – саркастически усмехнулся Строгов. – Грех, совершенный во имя благой цели, грехом не является. Узнаю типичное ханжество всех пришибленных праведников.
– Ты меня знаешь, Мигель, – отозвался Лопес. – Какой из меня праведник?
– Почему тогда служишь Гуталину? – осведомилась Ким.
Лопес высокомерно поглядел на нее.
– Ну, призвание у меня такое – прислуживаться ниггерам, веришь?
– Не-а, – мотнула головой Ким.
– Твои проблемы. Вообще, исповедует у нас Гуталин, а не ты… как тебя там. «Дейли Телеграф», – Лопес поджал губы и отвернулся.
– Повежливей с дамой, ты! – донесся из арьергарда голос Кучерявого.
– А ты не забывай смотреть по сторонам, а то сдохнешь первым! – не оборачиваясь, бросил латинос. – Кстати, впереди – «комариная плешь». Обходим вдоль стен, но самих стен не касаемся! В них тоже что-то есть.
Брошенную гайку словно прихлопнул невидимый молот. Она, расплющенная, тяжело брякнулась на цемент. Ким почувствовала, что ее влечет, словно магнитом, в центр аномалии. Сквозняк, казалось, обдувал «комариную плешь» со всех сторон, по цементному полу скользили ручейки пыли, чтобы, проникнув за проведенную краской черту, растечься тончайшим слоем.
– Папаша, я пошел, – сказал Картоха и бросил гайку к самой стене.
– Давай, – Папаша Линкольн вытер рукавом пот со лба. – Сохраняем порядок движения. Лопес – следующий.
Ким было и смешно, и страшно наблюдать за Картохой. Этот сталкер напомнил ей мима, которого она временами видела в Центральном парке – тот частенько изображал пьяного, идущего вдоль невидимой стены и натыкающегося на невидимые препятствия. Глядя на ухищрения Картохи, Ким подумалось, что она никогда не сможет повторить что-то подобное, и что ее обязательно размажет по цементу, точно арахисовое масло.
На цемент брякнулась еще одна гайка.
– Чисто, Папаша, – отчитался Картоха. – Я прошел.
– Молодец, мужик, – одобрил старый сталкер. – Давай теперь ты, Лопес, двигай поршнями. А потом – моя очередь.
Просочился и Лопес. И Папаша Линкольн играючи проскользнул между двумя аномалиями, не подпалив бороды. Строгов крякнул, с хрустом потянулся, а затем и он бочком-бочком обошел «комариную плешь». Оказавшись на другой стороне, он протянул к Ким широченную лапу.