– Капитан, что они хотят с вами сделать? Мы ничего не понимаем…
Я ушам своим не поверил.
– Вы говорите на эсперанто?
– Да. Один из наших ведущих лингвистов разыскал в библиотеке учебники этого любопытного языка, и многие освоили его за ночь, дабы облегчить общение с…
– Немедленно усадите старика! – рявкнул Зеннор. В этом спектакле он, разумеется, отвел себе роль прокурора.
– Что здесь происходит? Я ничего не понимаю! – восклицал Стирнер, когда его тащили прочь от клетки.
Начался суд. Каждый раз, когда Стирнер и его друзья пытались протестовать, горнисты трубили что было сил. Я клевал носом и получал за это пинки. Мортон сидел в оцепенении, глядя в одну точку. Я не слушал судей до тех пор, пока нас с Мортоном не заставили подняться.
Зеннор зачитывал приговор:
– …тяжестью неопровержимых улик. Поэтому осужденные будут отправлены в камеру до восьми часов завтрашнего утра, откуда доставлены на место казни и расстреляны.
– Это беззаконие! – закричал я. – Это фарс! Почему ни о чем не спросили подсудимых! Я требую последнего слова!
– Конвой, утихомирить осужденных.
Тотчас мой рот зажала волосатая лапища, вскоре уступившая место тряпичному кляпу. Подобным образом конвоиры расправились и с Мортоном, хотя он молчал и был на грани обморока.
– Скажите, что сейчас будет важное сообщение, – обратился Зеннор к переводчику. Тот поднял мегафон, и на толпу обрушились громоподобные слова:
– Вас собрали в связи с тем, что значительная часть населения города не подчинилась военным властям. Мы вам продемонстрировали, как вершат суд посланцы острова Невенкебла. Перед вами двое злодеев, обвиненных во множестве тяжких преступлений. Вина их доказана, приговор вынесен. Завтра в восемь утра они умрут. Вам все ясно?
По толпе пробежал шепоток. Стирнер встал. Стражники протянули было к нему лапы, но Зеннор жестом велел оставить старика в покое.
– Думаю, мой голос будет голосом всех горожан, – сказал Стирнер, – если я попрошу некоторых разъяснений. Нам не понятно, откуда эти люди знают, что завтра умрут? Они не похожи на больных. И на каком основании вы называете точный час их кончины?
Зеннор ошалело посмотрел на него и взорвался:
– Вы что, недоумки? Неужели эту планету заселяли умственно отсталыми? Преступники умрут завтра потому, что мы их расстреляем. Из огнестрельного оружия! Вот оно, оружие! – Он выхватил из кобуры пистолет и пальнул несколько раз в деревянный настил. – Оно стреляет пулями, а пули делают в людях дырки. Завтра оружие сделает дырки в приговоренных. Я знаю, что вы – не вегетарианцы, вы забиваете скот на мясо. Подобным образом мы забьем завтра двух преступников! Теперь вам все ясно?
Побледневший Стирнер рухнул в кресло. Зеннор схватил мегафон.
– Да, они умрут, причем у вас на глазах. И тогда вы уясните, чего мы от вас хотим, и выполните все наши приказы и впредь будете делать все, что мы ни потребуем. Если откажетесь – будете осуждены и казнены. Мы готовы стрелять и убивать, стрелять и убивать до тех пор, пока уцелевшие не поймут, чего мы добиваемся, и не согласятся делать в точности все, что…
Он умолк, обнаружив, что лишился аудитории. Стирнер и его товарищи повернулись к Зеннору спиной, спустились с помоста и пошли прочь, их примеру последовали все остальные. Те, кого хватали солдаты, молча пытались вырваться, но не дрались, большинство расходились беспрепятственно. Зеннор понял, что без насилия удержать горожан не удастся. Он был порочен и злобен, но не глуп, и сообразил, что зубы показывать еще рано.
– Ладно, идите, – сказал он в мегафон. – Солдаты, не задерживайте их. Расходитесь по домам. И думайте о том, что сегодня увидели и услышали. Завтра утром вы вернетесь сюда и увидите, как умрут осужденные. Потом узнаете наши требования. И выполните их.
Он дал знак конвоирам, и нас с Мортоном потащили в камеру. И оставили там, не сняв цепей, не вытащив кляпов. В замке звучно повернулся ключ. Мы с Мортоном переглянулись.
Если в тот момент мой взгляд был похож на взгляд Мортона, то это значит, что я был очень и очень напуган.
Одному богу известно, сколько часов пролежали мы с Мортоном в камере. Наконец распахнулась дверь, и вошел коренастый полицейский с двумя подносами. Он взглянул на нас, и его лоб избороздили морщины. Мне казалось, я вижу, как по недоразвитым синапсам ползают вялые мысли. «Принес еду. Кормить заключенных. У них кляпы. Не смогут есть…» На этой стадии мыслительного процесса он оглянулся и позвал через плечо:
– Сержант! У меня проблема.
– У тебя точно будет проблема, если ты вызвал меня по пустяку, – проворчал сержант, входя в камеру.
– Глядите, сержант. Я принес им еду. Но у них кляпы, как они будут есть?
– Ладно, ступай, сам как-нибудь разберусь.
Сержант достал связку ключей, отомкнул мои оковы и повернулся к Мортону. Я испустил тихий стон через кляп, разминая ноющие кисти и пытаясь сесть. Сержант ударил меня ногой, и я застонал громче. Выходя, сержант ухмыльнулся. Я выдернул изо рта кляп и запустил им в дверь, затем склонился над подносом, ибо, невзирая на все неприятности, успел зверски проголодаться. Но, взглянув на содержимое подноса, брезгливо отодвинул его.
– Колбаса, – сказал Мортон, выплевывая клочки тряпки. – Я почувствовал ее запах еще в ту минуту, когда стражник подходил к двери.
Я последовал его примеру, глотнув воды из кружки. А потом легонько стукнул своей посудой о его посуду и сказал:
– Тост. За военную справедливость.
– Хотелось бы мне быть таким же стойким, как ты, Джим.
– Я не стойкий, просто свищу в темноте, поскольку не вижу выхода. Эх, была бы отмычка…
– Это ее имел в виду генерал?
– Да, ее. Теперь мы можем только сидеть и ждать утра.
Эти слова предназначались не столько для Мортона, и без того подавленного, сколько для чужих ушей. Камера, возможно, была оборудована «клопами», в том числе и оптическими. Я внимательно осмотрел стены и потолок, но ничего подозрительного не заметил и решил рискнуть. Жуя колбасу и запивая мерзкий привкус водой, я бесшумно наматывал на кулак цепь. Скоро глупый полицейский вернется за подносом, и он будет один…
В замке заскрежетал ключ. Я прижался к стене, готовый хорошенько треснуть того, кто войдет. Но дверь приоткрылась всего лишь на ширину пальца.
– Эй, ты, за дверью! – проворчал сержант. – А ну, брось цепочку, если хочешь дожить до расстрела.
Я выругался, швырнул цепь в угол, пересек камеру и уселся, привалясь спиной к стене. Выходит, оптический «клоп» здесь все-таки есть, но он надежно скрыт.
– Сержант, сколько времени? – спросил Мортон.
– Шестнадцать сто.