— История очень сложная, — медленно начал я.
— А вы все-таки попытайтесь, — сказал Торнхилл. — Я не такой уж дурак.
— Речь идет… о книге, — сказал я, запинаясь. — Я думаю, что речь идет о книге. О совершенно определенной книге. Люди, которые были здесь и выдавали себя за Говарда и доктора Грея, хотели заполучить книгу, которая находится у меня. Очень ценная книга.
— Да уж, пожалуй, — проворчал Торнхилл. — Если они готовы убить за нее семь человек.
— Они убили бы и семьсот человек, чтобы завладеть этой книгой, — ответил я. Торнхилл снова удивленно поднял брови, и я поспешил добавить: — Их нельзя оценивать по обычным меркам, инспектор. Эти люди… фанатики. Религиозные фанатики.
Я сказал это наобум. Это была чистейшая ложь, даже если позднее мне и пришлось осознать, что тем самым я очень близко подошел к правде. Но в данный момент это был самый убедительный аргумент, который пришел мне в голову. И казалось, Торнхилл был склонен верить мне. Во всяком случае, он не возражал.
— Я… плохо помню саму борьбу, — продолжал я. — Все произошло так быстро… Каким-то образом мне удалось укрыться в соседнем помещении. Они не смогли меня там найти. Эти часы — отличная маскировка.
— И вы хотите убедить меня в том, что эти… люди не смогли вас найти? — спросил Торнхилл.
— У них было мало времени на поиски, — заметил я. — Вы и ваши люди вскоре были здесь. А кто будет искать в часах?
Торнхилл нахмурился. Но, к моему удивлению, ничего не сказал, а встал, снова подошел к часам и заглянул через две открытые дверцы.
— Тогда остается выяснить только один вопрос, что это за… вещество, — сказал он. — Просто так, из чистого любопытства, Крейвен. Можете вы мне это объяснить?
Он спрашивал далеко не из чистого любопытства. Я чувствовал это. Тем не менее я встал, подошел к нему и…
Равнина простиралась до горизонта и уходила еще дальше, а высоко над ней, на небе, висела бледная, белая луна. В воздухе стояла вонь от разлагающихся тел, а между черными, монотонно поднимающимися и опускающимися волнами, которыми вздыбилась земля, лежали страшные вещи неописуемой формы…
Я застонал. Хотя я изо всех сил старался убедить себя в том, что это всего лишь навсего страшное видение, я был непоколебимо уверен, что эта ужасная пародия на мир где-то существовала, затерянная на просторах времени и все же реальная, угрожающая и смертельно опасная.
— Что с вами?
Слова Торнхилла звучали так ясно, словно он стоял рядом со мной, однако их смысл не доходил до моего сознания.
Стена снова была здесь, на этот раз в другом направлении: стена, которая находилась между миром и моим мышлением и от которой отскакивало все реальное, осязаемое и действительное, уступая место безумию, которое ледяными руками рылось в моем разуме.
— Крейвен? — громко позвал Торнхилл. — Что с вами?
Как сквозь колышущуюся пелену тумана и злых теней я видел, что он обернулся и сделал полшага в моем направлении. Но потом он внезапно остановился, привлеченный чем-то за дверью.
— Ничего! — простонал я. Это короткое, едва понятное слово стоило мне огромных усилий. Я задрожал, сила уходила из моего тела, как кровь, которая вытекает через страшную рану и оставляет только слабость и смерть. Я хотел его предупредить, хотел крикнуть ему, чтобы он повернулся и как можно быстрее убегал прочь, только прочь от часов, но я шел час за часом и не мог передохнуть или сделать короткий привал, так как земля была нетвердой, и если я оставался на одном месте дольше чем несколько мгновений, я начинал погружаться в адское, черное болото, и я не мог сдвинуться с места, у меня не было сил задержать его.
— Не входите… туда, — простонал я. — Ради бога, инспектор, не входите… в… дверь.
Мой голос прервался. Я беспомощно рухнул на пол, разбив в кровь лицо, но боль так и не дошла до моего сознания.
Торнхилл подскочил ко мне и рывком поднял на ноги.
— Черт побери, Крейвен, что случилось? — крикнул он.
— Не входите туда, — с трудом пробормотал я.
Мои мысли окончательно запутались. Я с трудом различал предметы и начал терять контроль над своими конечностями, я бы снова упал, если бы Торнхилл не держал меня, его лицо расплылось перед моими глазами и превратилось в аморфную белую маску, его глаза провалились, превратившись в две черные, бездонные дыры, из которых на меня, дико ухмыляясь, смотрело безумие.
Потом лицо Торнхилла снова изменилось. Его черты стали мягче, моложе, женственнее и нежнее, передо мной возникло лицо единственного человека, которого я когда-либо любил. Но только на мгновение, потом оно снова исчезло, вместо него появилась отвратительная рожа, злобная карикатура на Присциллу, дьявольское отродье Шоггот, который появился в моем доме вместо Присциллы, так как это существо последовало за мной, когда я был отброшен через ворота в прошлое. Вместе со мной оно вошло в магический туннель, который начинался в напольных часах моего отца и заканчивался в мире ВЕЛИКИХ ДРЕВНИХ. Что-то произошло во время этого падения в вечность, что-то нас разъединило, так что оно вернулось с некоторой задержкой — пространственной или временной — в мир своего происхождения, но оно было снова здесь, оно видело и слышало меня и начало меня преследовать, и оно настигнет меня, чтобы закончить то, что ему не удалось в библиотеке моего дома…
Я закричал. На мгновение я перешел границу безумия; мир вокруг меня превратился в кошмар из серо-черной паутины и страха. Я ревел и кричал и в панике бил руками, пока Торнхилл не схватил меня грубо за плечи и не ударил меня несколько раз ладонью по лицу.
— С вами все в порядке? — спросил он. Его голос звучал холодно и сердито, как и прежде, но в его взгляде я заметил искреннее беспокойство.
Я с трудом снял его руку со своего плеча, выпрямился и кивнул. Но потом я покачал головой.
— Ага, — воскликнул Торнхилл. — И что это означает?
— Я… в порядке, — сказал я. — Так мне сейчас кажется.
Взгляд Торнхилла помрачнел.
— Что это значит? — спросил он. — Почему вы не хотите, чтобы я вошел в эту дверь? Будет лучше, если вы наконец расскажете мне правду, — я все равно ее узнаю. Если потребуется, я натравлю весь Скотланд-Ярд на этот дом и особенно вот на ту комнату. Что там, Крейвен? Что это за черное вещество?
Я хотел ответить, но не успел.
Из открытой двери часов раздался жуткий звук, сначала это напоминало вой волка, находящегося далеко-далеко и, казалось, искаженного ветром и пустотой. Но потом вой стал более пронзительным, душераздирающим и непривычным, это был звук не от мира сего, неописуемо дикий и враждебный визг, которым что-то выражало свою накопленную в течение веков ярость.
Торнхилл побледнел. Его глаза округлились, а губы задрожали. Но из его груди не вырвалось ни звука. А потом он повернулся к часам, его движения были неуклюжи, словно он действовал не по своей воле.