— Класс! — сказал Толик, прижавшись к окулярам. — Какие дельфины красивые!
— Где дельфины? — Я отодвинул его.
Опять тот же пустой морской простор и белый пароход.
— Никаких дельфинов, смотри.
Толика оттеснил Груша и впился глазами в прибор.
— Мама родная, — сказал он. — Это же статуя Свободы!
— Где статуя? Ты что? Вот смотри, — Толик оттеснил приятеля, — дельфины!
Мы по очереди смотрели в перископ, и каждый видел только свое.
— Ну да, — в итоге сказал я. — Зона, как всегда, куролесит.
— А почему это мне дельфины, а ему Америка? — возмущенно сказал Бэрик.
— А ты не спрашиваешь, почему мы посреди леса видим море? — напомнил я ему, где мы вообще находимся.
— А в иллюминаторах что? — вдруг встрепенулся Юрка.
Мы залезли на небольшую площадку наверху рубки и стали у прямоугольных окон — иллюминаторов.
Лодка плыла вдоль скалистого берега. Белый город террасами спускался к самой воде, прорываясь сквозь серый базальт скал. Сверкала набережная с парапетом, у причала качались на воде яхты. По набережной гуляли военные в белых кителях. Год дышал спокойствием и чистотой.
— Где это? — спросил Юрка.
— Не знаю… Может, это Севастополь? — подумал вслух я.
— Или Владивосток? — отозвался Юрка.
— Или Керчь, или… нет, не Питер, точно. Море теплое. И откуда в Питере скалы?
— А с чего вы взяли, что это наш порт? — спросил Толик. — Может, это совсем другая страна.
— Ага, и Андреевский флаг тоже? — Юрка пальцем показал на флагшток на набережной. — Все-таки это Севастополь. Крым.
— А откуда там военные моряки? — не унимался Толик. — Там нет ни одного военного корабля, забыл, что ли?
Я не знаю, что Груша забыл, но он кивнул, согласившись с Толиком. Они спорили о чем-то, чего я не знал. Но меня осенило:
— А что, это обязательно сейчас? Может, мы видим те времена, когда лодка еще плавала?
— Где плавала, тут? — Юрка посмотрел на меня как на дурачка.
— Надо искать журнал. — Я почему-то разозлился. Все в этой Зоне не настоящее — миры, люди, тайны и дороги.
— Ну, ищи, а мы посмотрим, — сказали Бэрик и Груша, не отрывая глаз от иллюминаторов.
А тут еще к ним вскарабкался Ыду, который все это время где-то бродил по лодке. Вот же любопытный! На Ыду вид красивого города произвел невероятное впечатление. Он погудел, погудел, а потом стал что-то петь. Унылое и протяжное. Наверное, радовался и мечтал поехать на море с родителями. Я еще подумал, что мы нехорошо с ним поступаем. Вот показали ему берег Крыма, точно это Крым, а ведь он же никогда не попадет туда. Очень страшное слово — никогда. Я не хочу никогда в жизни узнать, что я не смогу что-нибудь сделать НИКОГДА.
Я так стоял и философствовал, а передо мной на маленьком железном столике лежала тетрадка. Она была очень старая и потрепанная. Надпись на обложке была ободрана. Там было написано: «Бортовой журнал» и дальше одни обрывки слов и полустертое название: «Запо. р…е».
Я взял журнал в руки и открыл его.
— Пацаны, я нашел! — Юрка с Толиком неохотно спустились ко мне.
Мы стали изучать журнал. Но ничего в нем не поняли. Там была какая-то неинтересная ерунда. Списки аккумуляторов, запчастей, сроки ремонта блоков и распорядок сварочных работ. И так страниц пятьдесят. И последняя запись. Разрешение на проведение ходовых испытаний получено… и дата. Две тысячи одиннадцатый, а там, где месяц, расползлось большое пятно плесени. И все.
— Ну и? — спросил я ребят. — Что мы выяснили? Что лодку чинили, чинили, и потом она пошла на испытания, и все.
— А ничего. Но на море посмотрели, мелочь, а приятно, — сказал Бэрик.
— Ты прямо как Юзик. Дикий какой-то. Нам идти надо, а мы тут на море смотрим…
Я подумал, что мы совершенно зря сюда поперлись, на эту лодку, мы так никогда к людям и не выйдем.
— Ну, пошли.
Пацаны уже не стали возражать. Мы выбрались из подводной лодки. Снаружи, казалось, ничего не поменялось. Бруно как лег у поваленного дерева, так и лежал. Зомби стояли шеренгой и равнялись на нас. Единственное, что изменилось, так это то, что теперь рядом с Бруно сидел большой белый попугай и чистил перья.
— Ну что, пошли вниз, — сказал я зомби.
Я захотел спуститься первым, но почему-то зомби совсем невежливо оттолкнули меня и спустились с корабля.
— Чего это они? То тихие такие, послушные, а тут… — удивился я.
— А я думаю, что они тебя за капитана приняли, — сказал Толик.
— Ну и что?
— Ты последний должен покинуть борт тонущего судна.
— Так оно же не тонет! — изумился я.
— Ну и не плавает, — вмешался Юрка и полез по бревну вниз.
Спуститься с подлодки оказалось намного сложнее. Пришлось пятиться, нащупывая дорогу ногами. Но в итоге я не сильно ушибся. Попугай дождался, пока мы спустимся, и спокойно улетел.
А Ыду попрыгал вслед за Юркой по бревну на одной ноге, словно в классики играл. Мне бы такое чувство равновесия, как у него.
Сразу после подводной лодки лес начал постепенно редеть и возвращаться к нормальному виду. Сначала с веток исчезли лохмы зеленого мха, потом они уползли и со стволов, оставив только легкий зеленый налет. Трава под ногами стала мельчать, воздух был уже не такой влажный и полный прелых запахов. Незаметно, шаг за шагом, мы возвращались в привычный мир Зоны. Далеко позади остались влажный лес, изумрудный мох, экзотические птицы и фантастические цветы. Далеко позади осталась подводная лодка, она, наверное, так и смотрит свои сны о морях, портах и далеких странах. О дельфинах и белых пароходах. Что ж, у каждого свои сны.
…Мы прямо по курсу шагаем
Туда где нас подвиги ждут.
А те, кто боится, мы знаем,
Туда, никогда не пойдут.
Мы тоже сначала боялись
(Ну, самую малость, чуть-чуть).
Со страхом своим попрощались
И смело отправились в путь…
Александр Коротич
Зомби шагали так шустро, что мы постепенно начали от них отставать. И зачем я приказал им строем маршировать? Им понравилось. И если зомби вначале топали совсем несуразно, шатаясь и волоча ноги, то теперь натренировались и шагали, как настоящий военный отряд. В итоге они виднелись вдалеке на шоссе, ну а мы шли потихоньку, как успевали. Я даже подумал, что если бы мы с самого начала так пошли втроем, ну, конечно, еще Ыду и Бруно, то намного бы проще было. Я никогда до сих пор не узнал бы, что такое настоящее предательство. Когда предают, чтобы убить и ограбить. Хотя, может, деревенские на нас за что-то обижались.