Гарнизон | Страница: 41

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

Сейчас в Ретт-Хассе в разгаре весна. Даже не понять уж, как и сказать, не то поздняя весна, не то раннее лето.

Нагулявшие жирок на высокогорных пастбищах люди и животина спустились к подножиям гор и вновь вживались в свои зимовья.


Из дальних глубин памяти Читтак всплыли перед глазами детские годы. Они вместе с другими детьми сидели под юртой, упившись кумыса, слушали рассказы старого аксакала, и его добрый голос будоражил воображение.

Машину тряхнуло на повороте, и все детские сказки мгновенно выскочили из головы Читтак. Она затеяла разговор с сестрой, предвкушая встречу с родными:

— А помнишь, какие травы стоят летом на пастбищах в нашей долине! Лошадей с коровами и то бывает не видать! А какой душистый запах — голова кружится! А озеро, ты вспомни наше озеро: смотришься, как в зеркало. Соберемся бывало мелюзгой со всего селения и бежим на озеро, плещемся, ныряем, камешки швыряем. Как я соскучилась… Ничего не могу поделать…

И обе девушки, как дети, замирали в предвкушении встречи.


К вечеру машина свернула к аилу на берегу озера. В центре поселения стоял большой дом, у которого крутился десяток жеребят. Справа от дома была поднята белая юрта.

Путники остановились у этой юрты. Они подозвали к себе появившегося в дверях подростка и спросили о хозяине. Юнец ответил, что уважаемый Коолат сейчас придет.

Еще пару лет назад Читтак бы испугалась, но теперь мысль вновь увидеть своего несостоявшегося жениха не вызвала особых эмоций, и она молча ожидала его появления.

Недоросль исчез, и вместо него появился Коолат в лисьем малахае набок и чапане, наброшенном на одно плечо. Поглядывая исподлобья, он двинулся навстречу нежданным гостям и в знак приветствия поклонился. И с ней и с ее мужем поздоровался, как с давними добрыми знакомыми. И поспешил ввести гостей в юрту.

Перед стопкой одеял сидела за шитьем смуглая курносая молодуха. Ее округлая фигурка сразу бросилась в глаза Читтак. Молодая хозяйка с недовольным видом тоже прежде оглядела женщин. Ей явно не пришлось по душе то, что женщины, нисколько не смущаясь, прошли и сели рядом с мужчинами, чуть ли не колено к колену! Взгляд ее выразил одну мысль: «Ишь ты какие! Нарядились-то как! Что они из себя воображают?»

Читтак Бровченко не рассердилась — сама такой когда-то была!

Коолат немедля отослал юнца в большой дом за кумысом, сам расстелил перед гостями скатерть, а затем принялся вспенивать ковшом появившийся в большой чаше освежающий напиток. На Читтак он не решался больше взглянуть, робел, словно на нем висела вина перед ней. Его жена, наоборот, задрав свой короткий носик, вышла из юрты, давая знать, что и не подумает пресмыкаться перед всякими городскими, а ты, мол, крутись, если желаешь, перед ними как шут!

Читтак подумала о том, что Коолата супруга не очень любит, и ей стало жаль и его и ее. Вот собственный муж обожает ее, а она не мыслит жизни без него, и единственное, о чем жалеет, что пока не родила ему сына.

Пока. Погладила себя по округлившемуся животу и улыбнулась. Недолго ждать уже осталось.

А ведь когда-то она мечтала родить сына Коолату. Подумала об этом без капли сожаления. Что прежние мечтания девицы? Песок под ногами женщины. Она шагает, нисколько не утопая в нем, дыша новыми желаниями. Да и Коолат уже совсем другой — потяжелел, к усам разрослась борода, морщины у рта, вроде и ростом стал ниже.

— Юх, значит, едете к родным… Что слышно в Тхан-Такх? Зарежем барана, погостите! — вот и все, о чем говорил.

Внутренний голос стал нашептывать Читтак, слегка унимая волнение.

Все говорят о любви, но смысл ее сводится к тому, что любят не человека, а то удовольствие и ощущение, которое другой человек получает от него. И это вовсе не любовь к самому объекту любви. Очень большая разница в таком чувстве. Ни с чем не сравнимая разница. Человек любит до тех пор, пока что-то получает. И если что-то отдает, то обязательно требует взамен. Но как только объект любви перестает давать то, что он ожидает, то и любовь куда-то таинственным образом исчезает.

Так и случилось с Читтак и ее бывшим женихом, в дом к которому сейчас заглянула вся ее семья. Ей вспомнилось сватовство Коолата, которое закончилось, так и не успев начаться.

— Свадьба — серьезное дело… — отрезал отец.

— И прекрати нудить! — громко гаркнул он на Читтак. — Бери вот пример со своей матери. Спокойно выходила замуж, не ноет, не стонет, вопросов дурацких не задает всю нашу семейную жизнь и ни о какой такой любви и не помышляет!

— Но… — попыталась объяснить она.

— Хватит! — Терпение отца истощилось, и он уже собирался сорваться на дочь, но тут в дверь постучали сваты, и Читтак решила отказать жениху.

Решение было принято сиюминутно. С тех пор прошло несколько лет, но она ни разу не пожалела об этом.

Она встала и вышла из гостеприимной юрты подышать некогда родным воздухом.

На горном склоне пятеро всадников и всадниц — не более чем муравьи, а в могучих травах Раала-аайского высокогорья и не видны стали вовсе.

Темнело, и она поторопила мужа, пора было продолжать путь.


Миновали изъеденное пещерами ущелье, проезжали меж скал, нависавших над ними, как верблюжьи горбы, объезжали валуны, отглаженные ветрами…

Здесь, у самых вершин Раала-аая, Читтак, как никогда до этого часа, осознала, что все волнения и воспоминания остались там, далеко внизу, и больше никогда ее не обеспокоят.

Весь Раала-аай в лучах заката видит струною вытянувшаяся Читтак: несутся, вскидывая гривы, с ржанием и рыком кони вдоль волн хрустальных озера Маркаколь, кормят кобылицы жеребят, влекут их за собой на горные луга, пылают красно лисьи шапки табунщиков.

Слышен брех собак и блеянье овец в загонах близкого аила. Козлята жалобными голосами своих мамаш рогатых вызывают. В небе звенит жаворонок. А у земли стрижи летают — прямо над головами. Подгулявшие косцы запели с переливами старую песню:


Полюбилась мне молодая вдовица,

Полюбилась мне и ее сестрица:

Всюду пред собой вижу их лица —

Справа и слева.


Я стою меж них и изнемогаю:

Больно хороши и спереди, и сзади,

Нежны душой и стройны станом,

И с большим приданым!

Та и другая.


Долго я бродил в тоске во лесах дремучих,

Где в глуши живут дикие звери —

Все равно никак не могу решиться: кто из них лучше?

Остаются мне все равно по нраву

Та и другая!


Я искал ответ на эльгайских кручах,

На ветрах гадал и на быстрых тучах,

Я просил совета даже у змиев шипучих,

Кто из них лучше?

С мукою в душе и с огнем в чреслах,

Я пришел домой, а мои девицы