— А если полезут с двух сторон?
— Сам знаешь, что делать…
— Знаю. Твердо знаю, как и то, что помощи нам ждать неоткуда. Даже если командир и пошлет кого на подмогу, то они просто не успеют добраться. Все будет быстро. Очень быстро, если придется сразу обоим работать…
— Семеныч, а не лучше ли нам сразу залечь у противоположных стен или рассредоточиться? — прошептал Бобров.
— Успеем… Мимо пулеметчика они незамеченными не пройдут! А рассредоточиваться нет смысла. Только мешать будем друг другу, если что. У нас очень выгодная позиция. Особенно если работать в паре.
Борис снова замолчал, но через некоторое время чуть слышно коснулся плеча Глеба:
— Протяни руку.
Пальцы нащупали ребристую поверхность лимонки — старушки Ф-1 с уже вкрученным запалом.
— Это что, мне?! — обрадовался старлей. Стогов убрал руку с гранатой.
— Это нам. Будет лежать в моем правом кармане. Давай сразу решим один вопрос, — едва различимо прошептал он после длительной паузы, — Как ты намерен поступить, если «духи» все-таки полезут и нам придется драться? Сам понимаешь, шансов уцелеть в этом случае почти нет. В общем, как поступишь, если они захотят взять живыми?.. Когда поймут, что у нас больше нечем стрелять или мы уже просто не можем этого делать?
Глеб задумался. Странный вопрос. О том, что будет делать в безвыходной ситуации, он для себя уже решил давно, но никому в этом никогда не признавался и, приняв однажды решение, менять его не собирался. Стоит ли вообще об этом говорить?
— У меня в левом нагрудном кармане лежит последний патрон, — еле слышно прошептал он и удивился собственному ответу.
Даже не тому, что только что выдал свою самую сокровенную тайну, не задумываясь о впечатлении, какое он произведет и последствиях признания, это было сейчас неважно, а тому, что Борис этим интересуется. Неужели он ожидал услышать какой-то другой ответ?
Стогов долго молчал, отчего в голове старлея возникла удручающая мысль: неужели все действительно так плохо? А может, зря он так разоткровенничался?
— Хорошо, что у тебя нет сомнений в том, что к «духам» нам живыми попадать никак нельзя. — Голос приятеля на мгновение стал непривычно строгим. — Для них мы оба — ценный подарок. С нас сдерут живьем кожу, как тут полагается поступать с особо могучими и достойными врагами…
Борис снова замолчал, словно никак не мог собраться с мыслями. А может, просто подбирал наиболее простые и доступные слова? Зачем? Оба сделаны из одного теста, и условности сейчас совершенно не нужны.
— Граната у нас с тобой единственная… Пообещай мне одну вещь: если случится так, что ты… останешься один, а шансов спастись не будет уже никаких, то, пожалуйста, выполни мою просьбу… Ляг таким образом, чтобы наши головы оказались рядом, положи между ними эту гранату и выдерни кольцо. — Стогов перевел дух, словно только что выполнил какую-то очень трудную, но ужасно нужную работу. — Очень тебя прошу, это важно! Поверь, ОЧЕНЬ важно… Именно гранатой! — Он вдруг странно затрясся.
Теперь настал черед Боброва задуматься надолго.
— Да… — наконец выдохнул он.
Он не узнал собственного голоса. Неужели это все происходит с ним, а не с кем-то другим? Может, это просто кошмарный сон, навеянный просмотренными раньше, еще в другой жизни кинофильмами о войне? Вот он сейчас проснется, откроет глаза, увидит или почувствует, что он дома, в Октябрьске. («Дома, в Октябрьске», — со странной интонацией повторил кто-то в его душе…)
Но нет. Не нужно тешить себя иллюзиями! Это не кошмар. Все происходит на самом деле и именно с ним, а не с кем-нибудь еще.
Думать, а тем более говорить на эту тему больше не хотелось. Да и что говорить, что думать? Это все детали, как поставить последнюю точку. Лучше подумать о том, как избежать этого, просчитать, как грамотно действовать в возможных в данный момент ситуациях.
— Хорошо. Теперь, когда все щекотливые вопросы решены, давай молча послушаем, что происходит вокруг.
И снова наступила тишина. И чем больше слушаешь ее, тем громче и нестерпимей она становится, заполняет все вокруг и поглощает тебя самого.
Стать тишиной. Раствориться в ней полностью, чтобы не упустить даже звука чужого дыхания и определить по нему, чье оно — друга или врага?
Начало светлеть.
Глеб достал сигарету и нервно закурил. Пальцы его едва заметно подрагивали. Заметив это, он спрятал сигарету в кулак.
«Да, некстати получилось, — думал он, уставившись на носки своих ботинок. — Обгадились маги. Проворонили врага».
Докурив, старлей затолкал самокрутку в норку каменного скорпиона. И тут…
В предутренних сумерках из ниоткуда вздулся лилово-багровый шар. Постоял сияющим куполом доли секунды и лопнул со страшным грохотом.
Воздух вдруг стан плотным. Толкнул его в грудь, и сразу же садануло в спину, да с такой силой, что Глеб еле устоял на ногах.
«ОДАБом сработали», — подумал он. И тут же спохватился. Какой, к черту, ОДАБ тут, где последние самолеты перестали летать восемь лет как?
— Сто одиннадцатый на связи! — раздалось в эфире. — Что у вас там?
— Сто одиннадцатому: я — Волк-3. Наблюдаю действие неизвестной магии.
И тут же вновь что-то грохнуло, уже недалеко.
Оглушительный взрыв заставил вздрогнуть и прижаться к земле. На дороге, прямо под ними взметнулся фонтан дыма и пыли, полетели вверх гораздо выше их блока крупные камни, какие-то ошметки. Даже земля вздрогнула, хотя до дороги было довольно далеко. Запахло озоном, по земле пробежали лиловые язычки электрических разрядов — магия давала о себе знать.
— Вот это рвануло! — прошептал Стогов.
Дым и пыль постепенно рассеялись. Стали видны вывороченные камни, посреди дороги зияла огромная воронка. Поодаль лежал перевернутый БТР без четырех передних колес. Его башню отбросило на камни, под которыми в очередной раз скрылась река. Людей нигде не видно.
— Боброва к командиру! — разнеслось по цепочке.
Глеб и так понял, что без него никак не обойдутся. Только будет ли кого спасать? После такого взрыва там мало кто уцелеет.
— Держись, — бросил Борису, — я скоро… Нацепив на плечо радиостанцию и подхватив автомат, поспешил на командный пункт полка. На полпути приостановился и бросил взгляд на дорогу.
Сердце сжало, защемило тоской.
От воронки, перевернутого БТР, от всего этого скопления людей, машин, вывороченных, разбросанных взрывом камней веяло пронзительной, почти ощущаемой болью. Потоки страха, смертельного ужаса, ощущения безвозвратной потери и ярости перемешались, переплелись и стали одной общей бедой, повисшей над ущельем.
Невозмутимые и равнодушные ко всему горы и те, казалось, замерли в скорбной, осуждающей тишине. Люди, словно молили они, как же вы не поймете, что в жизни нет ничего ценнее самой жизни! Ваш век и так недолог, а вы тысячелетиями только и делаете, что убиваете друг друга!