«Возможно, потому, что это мое будущее, — подумал Хаген, — И наши судьбы неразрывно связаны, хотим мы этого или нет».
— Полный желудок и единственный год без войны — это еще не все, Гунтер. Поверь, не все люди в этой стране сыты. На севере бесчинствуют датчане, на востоке саксы разоряют города и деревни, а на юге Рим никак не может решить, утихомириться ему или все же добиваться всемирного господства.
— Что все равно приведет к одному результату, — вздохнул Гунтер, но тут же встрепенулся: — Что касается наших воинственных соседей, то они всегда были и никуда не денутся. Об опасности нужно беспокоиться, когда она возникает. И к тому же мы в мирных отношениях с королем гуннов, а никакая иная империя не решится объявить войну Бургундии.
— Саксы…
— Они далеко, и на востоке есть куда более соблазнительная добыча. И более легкая, — перебил Гунтер, — Нет, Хаген, ты сгущаешь краски. Дружба с правителем гуннов обеспечивает нам мир с ним и одновременно с Римом. Гизелер тебе говорил, что мы заключили пакт?
— Да, — кивнул Хаген, — Только я не понял, что он подразумевает.
— То, чего мы все так долго ждали. Рим отзывает назад значительную часть легионов. К концу года на берегах Рейна ты не увидишь больше ни единого римского флага. Войска им нужны, чтобы самим защищаться от нападающих. По этому поводу здесь и появлялись их послы. Здесь и в других рейнских городах.
Сообщение Гунтера не особенно удивило Хагена: он давно предвидел такой итог событий. Рим умирал медленной, мучительной смертью, и спасти его уже никто не мог. Хагена обескуражил преувеличенный восторг Гунтера по поводу мирного соглашения. Римские легионы, расположившиеся в двух днях пути от Вормса вверх по течению Рейна, уже целый год не отваживались покинуть пределы своего лагеря, и теперь их уход имел всего лишь символическое значение. Они называли себя оккупантами, но на самом деле в последние годы их присутствие просто терпели. Бургундии не составило бы труда, объединившись с какой-нибудь дружественной империей, прогнать их из страны. Послы же, прибывшие к Гунтеру в отсутствие Хагена, на самом деле были просителями. Король должен был это понимать.
Гунтер верно расценил молчание Хагена.
— Ты старый брюзга, Хаген. Отчего ты не радуешься вместе с нами? Скоро ведь праздник.
— Праздновать будем этот «договор»?
Судя по вспыхнувшим яростью глазам Гунтера, эта фраза задела его до глубины души. Однако придираться он не стал:
— И Пасху, как я уже говорил. Да и твое возвращение — тоже. — Он улыбнулся: — Сам выбирай повод, который тебе по душе, но сегодня я желаю видеть вокруг себя радостные лица.
Что-то в голосе короля насторожило Хагена. Его тон и слова не соответствовали той манере разговора, которая была присуща Гунтеру. Что-то было здесь не так, и не травма была тому причиной.
— Отзыв войск повлечет за собой волнения, — проговорил он, — Силы Рима подорваны, но раненый великан…
— Не существует угрозы, с которой мы не можем справиться, — резко перебил Гунтер. Тема была исчерпана.
— Быть может, ты прав, мой король, — пробормотал Хаген, — И скорее всего, сейчас не время беседовать о политике, — Он схватил свой кубок, глотнул терпкого красного вина и медленным движением опустил его обратно на стол. Гунтер не спускал с него взгляда. В зале воцарилось напряженное молчание.
Хаген поднял бокал, поднес его к губам и украдкой взглянул на Гизелера. Хаген содрогнулся, увидев в глазах юноши вызов, граничащий с ненавистью. Фолькер тоже сидел с бокалом в руках, спрятав за ним лицо. Он не отпил ни глотка. А Эккеварт вообще делал вид, будто ничего не слышит, погрузившись в раздумья. Предположение Хагена, что между братьями произошла серьезная ссора, по-видимому, было верным.
— Прошу прощения, я ухожу, — проговорил Хаген. — Я устал…
— Останься, — перебил Гунтер. — Еще минутку, Хаген. Я… должен поговорить с тобой.
Хаген замер в ожидании.
Помедлив, король продолжал:
— У меня… есть свои причины знать, что ты думаешь о своем походе, — Он бросил пристальный взгляд на Гизелера, — Ты мог бы сказать, что в стране царит порядок, — если отбросить в сторону твои… предчувствия?
Хаген задумался:
— Пожалуй, да.
— Тогда все в порядке, — неожиданно возбужденным тоном продолжал Гунтер, — Покидая страну, король должен быть уверен, что ничего не случится. Я собираюсь в поход и думаю, что продлится он даже дольше, чем шестьдесят дней.
Гизелер открыл было рот, но Гунтер повелительным жестом остановил его:
— Я давно уже вынашивал эту мысль, и теперь мирный договор с Римом и наступление весны дают мне благоприятный повод наконец осуществить ее.
— Договор с Римом! — не выдержал Гизелер. — Этот пакт принесет нам беду, а не мир!
Гунтер не обращал на него внимания.
— Я отправляюсь в поход на север и прошу тебя, друг Хаген, сопровождать меня. Ты сможешь побывать на родине: мы доберемся до Тронье, а оттуда тронемся дальше.
— Дальше? Но севернее Тронье, кроме песцов и волков, нет никого и ничего.
— Исландия.
— Исландия!
Гунтер кивнул:
— Путь предстоит долгий, но на быстром корабле и с хорошим штурманом мы преодолеем его до зимних холодов.
— Может быть. Но что тебя так привлекает в Исландии, если ты готов идти на такие жертвы? Разумеется, мой король, я отправляюсь с тобой, раз ты этого желаешь…
— Да, желаю. — Это был приказ.
Ни один из присутствующих не произнес ни слова. Лишь на лице Гизелера отражалось нескрываемое возмущение.
— И какова же цель путешествия? — поинтересовался Хаген.
Гунтер улыбнулся:
— И король может испытывать земные чувства, дружище Хаген. Сейчас, когда в стране впервые за долгие годы наконец воцарился порядок, я хочу подумать и о себе. — Он глотнул вина. — Я решил жениться.
Хаген уставился на него, едва не разинув рот.
— Ты хочешь вовсе не этого, — уверенно заявил Гизелер. — На самом деле…
— Молчи! — рявкнул Гунтер. — Вижу, ты еще не дорос, чтобы отдавать себе отчет в том, о чем болтаешь.
— Однако дорос, чтобы посоветовать родному брату не лезть на рожон. В Бургундии достаточно благородных девиц, и любая многое отдала бы, чтобы стать твоей женой. Ты можешь выбирать из сотен невест.
— Мой выбор сделан уже давно, — В голосе Гунтера звучала непоколебимая твердость, — И я достаточно долго ждал подходящего момента.
— Я… не понимаю, — пробормотал Хаген.
— Впрочем, как и мы все, — фыркнул Гизелер. — Я всегда думал, что ребенком здесь считают меня, но мой братец…
— Все еще твой король, Гизелер, — угрожающим тоном перебил его Гунтер, — Или мне стоит напомнить тебе об этом?