Стараясь без нужды не смотреть по сторонам, трое путников продвигались вдоль улицы.
— Спасибо грифам и воронам, — заметил Костолом. — Без них мы бы тут сейчас откинулись от вони.
Никто ему не ответил. Они шли мимо пустых домов, распахнутых дверей и проломленных ставен, мимо высохших цветов на окнах, затянутых паутиной проемов и оставленной на столах посуды. Шли мимо чужих жизней, прервавшихся так внезапно и нелепо, что до сих пор, спустя почти сто дней после катастрофы, неожиданность произошедшего наполняла воздух Нагры пронзительным, исступленным ознобом ужаса. Ужаса женщины, понимающей, что не сможет защитить детей от собственного мужа, крушащего топором все на своем пути. Ужаса седовласого старца, в последний момент осознающего, что его смерть станет абсолютным концом всего, что некому будет передать накопленное тяжелым трудом имущество и опыт. Совокупного ужаса обезумевшей толпы, каким-то крохотным уголком сознания отдающей себе отчет в том, что она творит…
Чем глубже они заходили в лабиринт узких кривых улочек, тем меньше человеческих останков попадалось на пути. Некоторые кварталы оказались полностью выгоревшими, и Вольфганг, с трудом, но все же ориентировавшийся в устройстве города, чтобы сократить дорогу, вел своих спутников сквозь обугленные остовы домов, сквозь заросшие до пояса травой дворы. Здесь почти не встречалось трупов, и постепенно к Скалогрызу вернулась охота почесать языком.
— Я тут, значится, давеча… ну, с утра, еще до совета, пошел с торгорской делегацией пиво пить. Придурок этот, Гудбранд, с нами не остался, сразу отправился по делам. Ну, не в этом суть… короче говоря, выпил я пивка да двинул назад. И пришел, значится, я к шатру. Сел рядом, стал небом любоваться да трубочку раскуривать, и вдруг слышу…
— Стоп, — прервал его Вольфганг, изо всех сил стараясь не улыбаться. — О чем эта история? Об одном не в меру любопытном гноме?
— Вряд ли. — Скалогрыз изобразил глубокую озабоченность, даже глаза закатил. — Скорее, об одном не шибко осторожном рыцаре.
— И в чем же его неосторожность?
— В том, что иногда думать надо головой, а не… скипетром.
— О чем думать-то?
— О последствиях. Разные народы, разные обычаи. То, что одному может казаться безобидным баловством, для другого — узел на всю оставшуюся жизнь. А ее соплеменницы? Что скажут они? Каково ей будет с этим существовать?
— Вообще-то, ее изгнали из монастыря, если ты забыл. — Вольфганг чувствовал, как внутри начинает закипать раздражение. — Соплеменницы уже высказались. И вообще-то, если уж совсем откровенно, то не в меру любопытный гном не имеет к этому никакого отношения и может жестоко поплатиться за то, что сует нос не в свои дела.
— Гхы, — осклабился Скалогрыз. — Еще неизвестно, кто именно «сует не в свои дела»! А нос тут совершенно ни при чем. Я ж говорю, сидел, трубку раскуривал. Просто у шатра полотно не особенно толстое, сквозь него слышно хорошо. Но! У гнома нет никакого желания вмешиваться в чужие отношения. Даже наоборот…
— Заровы копыта! — проревел Костолом. — Да вы так и будете околесицу нести?! Я ни слова не понимаю. В чем дело?
— Видишь ли, — охотно принялся объяснять гном. — Двое твоих хороших знакомых…
— Мы обязательно подробно расскажем, — прервал его рыцарь. — Но только позже. Пришли.
Они выбрались на главную площадь Нагры, аккуратно замощенный пятачок диаметром не больше трех десятков шагов. В центре возвышалась колонна из черного камня, богато украшенная барельефами, изображающими переплетающихся змей. Чумной столб, установленный две сотни лет назад в знак благодарности Химере за то, что город миновала эпидемия гнилой смерти.
На столбе плотно прикрученный к нему ржавыми цепями висел выбеленный солнцем скелет. На нем не было остатков одежды, и на костях запястий виднелись следы от стального лезвия.
— Кто-то попытался задобрить богов, — мрачно сказал Вольфганг, рассматривая остов. — Но жертву не приняли.
Он направился через площадь к длинному, приземистому зданию на другой стороне. Это и были казармы Ордена. Половина крыши рухнула внутрь, большую часть окон закрывали заколоченные ставни, из развороченного дверного проема наружу выползала внушительная куча мусора.
— Вместо оружия стоило взять лопаты, — заметил Роргар. — И пару рукавиц поплотнее.
Рыцарь вошел внутрь, с трудом находя дорогу между горами хлама. Здесь были садовые инструменты, канделябры, медные чайники, котлы, соломенные куклы и прочий скарб, способный представлять хоть какую-то ценность. Видимо, когда хаос обрушился на город, сохранившие рассудок жители стремились спасти дорогие им вещи — и приносили их сюда, в место, казавшееся оплотом стабильности и спокойствия.
После виденного на улицах Вольфганг уже не надеялся найти здесь кого-либо живого, поэтому, не тратя времени зря, сразу направился в алхимическое хранилище. Все казармы Паладинов возводились по единому плану, так что для него не составило труда отыскать нужную комнату. Однако та оказалась практически пуста: вся добыча состояла из полуфунтовой торбы с синим порошком и двух мешочков с желтым.
— Ну, хоть что-то, — пробормотал рыцарь, внимательно осмотрев ящики и полки. — Все же не зря сходили.
— Целебных нет? — спросил Скалогрыз.
— К сожалению. Только эти, для восстановления сил. Духовных и телесных. В принципе тоже полезные смеси. Точно пригодятся.
— Может, еще где поискать? — пробурчал Костолом.
— В таких завалах мы будем три дня ковыряться, — сказал гном. — И то все не перероем.
— Согласен, — кивнул Вольфганг. — Ладно, у меня пока остался запас, на штурм его, конечно, не хватит, но сколько-то протянем. Пора уже обратно.
Они пробрались к выходу. Костолом шел первым, он и почуял опасность, едва ступив на мостовую. Вскинув руку, орк прошипел:
— Осторожно! — и потянулся к рукояти топора.
— В чем дело? — Рыцарь тоже ощутил надвигающуюся угрозу, хотя глазам его предстала совершенно пустынная площадь, ничуть не изменившаяся за те минуты, что они провели в казармах.
— Слышал что-то, — ответил Ыр. — Как будто меч звякнул.
— Да мало ли, — прошептал Скалогрыз, все же стягивая с плеча аркебузу. — Железок хватает вокруг.
Они медленно двинулись по направлению к чумному столбу: Костолом впереди, Вольфганг сразу за ним, Роргар замыкающим. Напряженно прислушивались после каждого шага. Беспрерывно крутили головами, оглядывая окрестности — залитые закатным светом стены необитаемых домов, распахнутые рты окон, устья улиц, застывших в неизбывной скорби. Ни ветра, ни шорохов, ни единого шевеления.
А потом, когда до столба и висящего на нем скелета оставалось не больше шести шагов, пустота за спиной гнома расступилась. Лязгнула сталь о сталь, с легким шелестом рассекли воздух клинки. Скалогрыз не успел среагировать — он только начал оборачиваться, когда два меча пронзили его спину. Удар был такой силы, что ноги гнома оторвались от земли, а оба острия, сломав ребра, вышли из груди. Роргар вскрикнул, уронил аркебузу. Кровь хлынула у него изо рта, потекла по бороде, окрашивая седину бордовым. Он видел искаженные криком лица товарищей и разрушенный город вокруг, и небо над городом, но все это стало вдруг несущественным, ненастоящим, лишь приложением к безжалостной боли, разгрызающей тело. Стиснув зубы, смотрел он в глаза наступающей тьме, пожирающей друзей, город, небо, превращающей их в тени, далекие отголоски самих себя. Окружающий мир двигался крайне медленно, тонул в бесцветии, полнился пульсирующими трещинами.