— Все, амба! — поняв, что еще немного, и его внутренняя точка кипения окажется безвозвратно пройденной, крикнул сборщик. — Хватит на сегодня. Надо еще хлам по точкам развезти да монеты просеять.
Тяжело вздохнув, Оба-на залез в кабину, даже не потрудившись проследить, как подчиненные погрузят добычу в фургон. Тонированные стекла убивали отвратительно яркий солнечный свет, окрашивая мир в мрачные тона, цвета настроения Старшего сборщика. Совершенно некстати вспомнилось, как утром они столкнулись с Халей. Весть о провале операции и гибели младшего Близнеца разлетелась быстро, так что можно было не сомневаться: мороженщица пришла целенаправленно, позубоскалить над остатками Скоморошьей бригады. Правда, издеваться при хмуром Оба-на она не решилась и поспешно ретировалась, оскорбленно виляя жирным задом. Но Старшему сборщику от этого легче не стало. Он и без Хали знал каждое слово, каждый эпитет, которыми их следовало наградить. Лошары, лузеры, криворукие растяпы. Неудачники. Самое паскудное заключалось в том, что Оба-на с готовностью подписался бы под каждым из этих слов. Завалить плевое дело на ровном месте — это надо постараться!
Скрипнув, открылась дверь, и в образовавшийся проем вместе с вытянутой физиономией Близнеца Семки ворвался проклятый жизнерадостный мир, отказывающийся хандрить вместе со сборщиками. Карлик опасливо зыркнул на устроившегося на самом краю сиденья Оба-на. Не рискнув попросить его подвинуться, Близнец предпочел обойти машину и влезть в кабину через место водителя. Следом за ним запрыгнул Скоморох, непривычно молчаливый и задумчивый. Еще вчера Оба-на мог побиться об заклад, что бригадир замолчит только в том случае, если ему вырвать язык, а сегодня…
Бесшумно тронувшись с места, старый «ЗиЛ» принялся сдавать задом, направляясь к выезду со двора. Как и откуда выскочила эта шальная «буханка», Оба-на, как ни старался, понять не мог. То ли удрученное состояние ослабило бдительность сборщиков, то ли водитель «уазика» был настолько наглым, что рискнул на высокой скорости втиснуться в узкий проем между синим боком «ЗиЛа» и щербатой стеной панельной пятиэтажки, сказать было трудно. А дальше события стали разворачиваться с такой поразительной быстротой, что на мысли времени уже не оставалось.
От неожиданности Скоморох резко утопил педаль тормоза до самого пола. Машина встала точно вкопанная, и Оба-на едва не проломил лбом «торпеду». Бешено сигналя, мимо пролетел лихач на «буханке». Тут же бесцеремонно перегнувшись через Старшего сборщика, Близнец толкнул дверь и пулей вылетел из кабины. Сперва Оба-на решил, что у карлика просто сдали нервы, и он решил хорошенько проучить наглого водителя. Место и время, правда, были не самые подходящие. Днем, да еще в центре Сумеречей, сборщики старались избегать конфликтов, дабы не привлекать внимания горожан в целом, и полицейских в частности. Однако Оба-на справедливо рассудил, что лучше позволить Семке стравить пар сейчас, чем постоянно ходить рядом с неразорвавшейся бомбой. И только собравшись вылезать из кабины, чтобы в нужный момент оттащить осатаневшего Близнеца от жертвы, Старший сборщик наконец увидел…
Тонкий, почти прозрачный ореол мягко стекал с округлых боков «буханки». Извилисто тянулся за машиной его манящий зеленый свет, то обрывающийся, то вытягивающийся в ниточку, то растекающийся жирными кляксами. Не удача — призрак удачи. Инверсионный след, оставшийся от пролетевшего небесного тела. И именно по этому следу, едва не вспахивая носом каменистую землю, бежал сейчас Близнец Семка.
Преследование оказалось недолгим. На свою беду, водитель «буханки» тоже решил разобраться с не уступившими ему дорогу ездоками. Он сам остановил машину и вышел на улицу. Крохотный Близнец не выглядел опасным. Смешным, жалким — да, но не опасным. А усатый шофер, вылезший из «буханки», напротив, всей своей широкоплечей кряжистой фигурой внушал определенные опасения. Эта логичная, обоснованная уверенность в собственных силах стала его первой ошибкой. Впрочем, она же стала единственной.
* * *
Как и положено в директорских кабинетах, центральное место тут занимал стол. Массивный, добротный, дышащий древностью, он мог бы сделать честь любому музею. Под стать столу оказался и остальной интерьер небольшой комнатки. Никакого хайтека или евро. Каждая вещь, даже самая малая и неприметная, выглядела обладательницей собственной истории, которой хватило бы на несколько сезонов остросюжетного сериала. С порога ощущалось, что любовно собранные в этой комнате экспонаты нельзя называть как попало. Вот, например, красиво обрамляющие арочное окно… шторы, вы говорите? Нет! Исключительно портьеры! Льнущие к стенам тяжелым бархатом портьеры. Ковер? Снова нет — гобелен! Красивое французское слово как нельзя лучше отражало истинную сущность этой элегантной вещи. А это прислонившееся к стене чудо столярного мастерства никакой не шкафчик, а самый настоящий секретер! Один лишь телефон, хоть он и выглядел осколком конца девятнадцатого столетия, нельзя было назвать иным словом. За всей этой неброской, солидной роскошью несколько терялся и мерк невзрачный человечек в не новом костюме цвета мышиной шерсти. Центральное положение не делало его более заметным. А шикарное кресло с высокой резной спинкой, в иных декорациях вполне бы сошедшее за трон, лишь усиливало директорскую невзрачность. Впрочем, по виду Швеца можно было смело утверждать, что ему плевать на эти условности. Директор библиотеки был сильно занят. Он шил.
Огромная, отполированная временем лысина поднялась, и в посетителей нацелился чуть менее огромный мясистый нос, испещренный разветвленными сеточками лопнувших капилляров. Обвисшие бульдожьи щеки разошлись в улыбке, демонстрируя редкие стершиеся зубы, настолько старые, что казалось, их удерживают только связующие звенья из золотых коронок и мостов.
— Добрый день, Лилия. Добрый день, молодой человек. Прошу меня простить, я скоро закончу. Присядьте, подождите буквально пару минут.
Интеллигентный голос престарелого школьного учителя подходил этому потасканному лицу точно изготовленный на заказ. Глаза Швеца ни на секунду не оторвались от длинной иглы, крепко сжатой короткими пальцами. Директор напоминал хирурга, сшивающего живые ткани после успешной операции. Приглядевшись к заготовке, Герка понял, что сравнение с доктором угодило не в бровь, а в глаз — стежок за стежком стягивая материал, Дан Ааронович создавал из лоскутов и обрезков ткани подобие человеческой руки в половину натуральной величины. В свете последних приключений Воронцов внезапно понял, что не хочет знать, почему директор библиотеки в рабочее время занимается такими странными вещами. Вот не хочет, и все тут! Однако Швец его нежелание не разделял. Справившись с работой гораздо раньше заявленной пары минут, он, наконец, поднял на посетителей глаза — грустные, слезящиеся глаза невыспавшегося бассет-хаунда — и спросил, обращаясь к Герке:
— Бывали на нашей «Вселенной мягких игрушек»? У нас в малом зале как раз сейчас часть экспозиции… Настоятельно рекомендую.
Конечно, Воронцов бывал на этой выставке, о чем тут же известил уверенным кивком. Не в самой библиотеке, нет, но бывал неоднократно. Если ты житель Сумеречей, тебе от семи до шестнадцати лет, и ты достаточно смышлен, чтобы обучаться в местных средних учебных заведениях, значит, ты стопроцентно видел «Вселенную мягких игрушек». И, скорее всего, не один раз. Понимая, что в стенах книгохранилища высокой посещаемости не добиться, руководство Центральной городской библиотеки (которое отныне юноша знал лично) таскало ее по всем школам города, наводя тоску на учеников и преподавателей. Впрочем, на Герку библиотечные куклы всегда оказывали несколько иное, гнетущее впечатление. В их присутствии ему было неуютно и жутковато. Несмотря на малый рост, сшитые с соблюдением пропорций человеческого тела, они напоминали толпу злобных карликов, умело маскирующихся под куклы. Парики из натурального волоса и поразительно живые, несмотря на свое стеклянное происхождение, глаза только усугубляли дело. Смотреть на них по доброй воле Герка не имел ни малейшего желания.