На третью ночь Антон почти решился позвонить по ноль-три. Температура перевалила за сорок, девушка лежала с закрытыми глазами и слабо шептала что-то по-итальянски, Чёрный в полном отчаянии сидел рядом, держал её за обжигающую руку и готовился сдаваться властям. Или не властям, разницы уже не будет. Его слегка качало — после перипетий поездки он так и не спал, Матрёшино лицо порой отступало и теряло чёткость черт. Наверно, у него смерклось в глазах — её лицо вдруг потемнело, стало почти чёрным. Некоторое время он не видел ничего, кроме этого чёрного лица и чёрной руки в своих ладонях. Он пришёл в себя, когда зазвонил телефон.
Антон удивился — этот номер не мог знать никто, в аппарате так и стояла симка Эса.
Послушать всё равно стоило. Он пошёл за мобильником.
— Да?
— Добрый день, — раздался отдалённо знакомый голос. — Как отдохнули? Когда съезжаете?
— Что? — Антон запнулся. Когда они съезжают? Это что, их кинули, что ли? Но что-то в голосе хозяина квартиры отводило подобную мысль. Чёрный осторожно спросил: — А какое у нас число?
— Второе июля! — радостно известил голосок.
Антон сглотнул слюну. Не может быть! С другой стороны, не бывает таких разводов. Это же элементарно проверить.
— Пожалуй, мы задержимся ещё немного, — осторожно произнёс он в телефон. — Можно?
— Можно, — согласился хозяин. — Оплату вперёд.
— Да, конечно. Давайте завтра? Сегодня мы заняты.
— Хорошо, — тут же отозвался хозяин, развеяв последние сомнения Антона в искренности своих слов. Если бы его хотели опустить на деньги, их потребовали бы сегодня. — Созвонимся!
Телефон замолчал. Чёрный оторопело смотрел на экран. По коридору зашлёпали босые ноги. Обычная белокожая Матрёша возникла в дверях, улыбнулась и попыталась пригладить волосы.
— Ты мне дал выспаться за прошлую ночь?
— Как ты себя чувствуешь?! — бросился к ней Антон.
— Нормально. — Она потянулась. — Даже замечательно! Отоспала-ась.
Чёрный сел, где стоял, и только через пару минут смог подняться и разговаривать. Девушка непонимающе смотрела на него и смеялась:
— Да что тебя так удивило? Лохматых Матрён не видел? Или у меня прорезался третий глаз?
— Всё хорошо, — наконец произнёс он. — Всё в порядке.
— Странно, я сейчас готова динозавра съесть, — удивилась Матрёна.
Только тут и Антон ощутил жадный сосущий голод. Он улыбнулся:
— Я тоже, — и заглянул в холодильник. И тут же его захлопнул — оттуда пахнуло смрадом испорченных продуктов. То немногое, что он покупал пару дней — месяцев?! — назад, пришло в полную негодность.
— Что это значит? — Матрёша не поняла.
— Это значит, что придётся мыть холодильник. — Антон решил пока ничего не рассказывать, он сам никак не мог осознать, что находится не во сне. — Займись, Мать, а я пока до магазина?
— Ладно. — Девушка сморщила нос, но делать было нечего.
Антон выскочил в пасмурную серость дня и замер на первом шаге. В городе было душно, как в парной бане, над крышами до самых облаков витал то ли дым, то ли дымка, дышать было трудно, влажность забивала непривычные лёгкие, рубашка тут же намокла, под ней побежали ручейки пота. Вот теперь он окончательно поверил — это не могло быть весной. Это пекло язык не поворачивался назвать началом мая. В первую очередь он купил газету, взглянул на дату, кивнул. Да, второе июля, ничего не попишешь.
На обратном пути он заметил что-то белое в почтовом ящике их квартиры. Извернулся, поддел лезвием ножа, достал сложенный вдвое, видимо вырванный из блокнота, листок с нарисованным мальтийским крестом. Антон развернул лист, прочёл «In hoc signo vinces», ничего не понял и убрал в карман.
Они провозились до позднего вечера: навели порядок в доме, экипировались по-летнему, Антон рассказал девушке, что произошло, поудивлялись вместе. Она не помнила ничего, после того как Чёрный послал её спать. Только ближе к полуночи выбрались побродить по городу — нужно было осмотреться и приступить к собиранию сил. Матрёша помнила их прежний план: навестить следовало Казанский собор, финскую лютеранскую церковь, Исаакиевский собор и напоследок Казанскую церковь в Воскресенском Новодевичьем монастыре. Где находится финская церковь, они не знали, в Исаакий идти было поздно, решили прогуляться до Казанского и хотя бы со стороны взглянуть на «лучезарную дельту».
На улице было светло, глаза лезли на лоб, отказывались верить себе, наблюдая белый день на дворе и полночь на часах мобильного телефона. Нет, не белый день — белую ночь. Они видели её впервые. По улицам бродили восторженные туристы, вертели головами, щёлкали камерами, целовались — народу было достаточно. Чем ближе они подходили к Невскому, тем больше становилось людей. Они ничем не отличались от обычной гуляющей парочки на улицах залитого матовым светом, зыбкого, готового растаять как сон города.
Колоннада показалась издалека, закрывая само здание, требуя войти в полукруг. Они перешли проспект, добрались до сквера перед собором. Поставленные в последние годы ограды мешали, уродовали пространство, Антон всё время натыкался то на одну, то на другую часть забора — его тянуло к зданию, а прямой подход был закрыт. Треугольник, испускающий лучи, казалось, слепил глаза, давил, властно приказывал подойти ближе, впитать свой свет. Они, спотыкаясь, хватаясь друг за друга, обошли забор, остановились возле калитки к фонтану, взялись за руки. Антону казалось, что глаза Матрёны сейчас сами стали лучезарными дельтами и излучают точно такой же свет. Он не видел себя, но подозревал, что выглядит так же. Их взгляды встретились, лучи света пересеклись.
— Я вспомнила! — выдохнула Матрёна. — Кали…
Вдруг её глаза застыли и расширились, в них показался страх. Она уставилась куда-то за спину Чёрного. Антон обернулся, закрывая девушку своей не слишком широкой спиной. По дорожке вдоль колоннады в их сторону направлялась группка мужчин. Несмотря на жару, на них были строгие деловые костюмы, их неторопливое приближение внушало необъяснимый страх. Чёрный покрепче перехватил трость, как вдруг услышал топот ног, это Матрёна не выдержала и кинулась убегать. Он развернулся и тоже побежал — не мог же он её бросить.
Девушка проскочила перекрёсток наискосок и теперь неслась вдоль узкого канала. Антон поспешал следом, чувствуя спиной напор погони. Впереди виднелись купола большого пряничного собора, разноцветного и изузоренного. Антон догнал Матрёну как раз тогда, когда она поняла, что попала в западню — перед самым собором набережную наглухо перекрывал строительный забор, вправо уходила какая-то подозрительная кривая дорожка среди высоких кованых оград. Она стала бы идеальной ловушкой, если бы окончилась тупиком.
Выбора не было, Антон дёрнул девушку вправо. Тут же они поняли, что эта дорожка и так станет ловушкой — первый из преследователей перемахнул через забор и скрылся за зданием. Значит, клещи. Антон добежал до запертых ворот, за которыми был небольшой сад. «Ведётся наблюдение» — гласила табличка, но он не стал читать, он поймал девушку и повернул к ограде: