— Здравствуйте, товарищи, — хрипло поприветствовал Песцов. Быстро взвесил разные линии поведения и решил подлизаться. — А вам, товарищ полковник, особый привет, пламенный, революционный… Кваса не осталось случаем холодненького? А то Федька, тьфу, Бьянка помирает, ухи просит… — Хрипатый голос из фильма дался ему без большого труда. Песцов кашлянул и добавил слезу: — Тётенька, а пивка случаем не осталось? На парочку раков?..
В глазах у него стояли искренняя тоска, мука, скорбь и тихая надежда. Та самая, что умирает последней.
— Если ухи просит, значит, ещё пока не помирает, — рассудила Оксана и наклонила над кружкой гигантский огнедышащий чайник. — Кашу будешь? С мясной подливкой?.. Ну, тогда постись, пока не проголодаешься. Потому что всё наше пиво там же, где раки, а раков, — она зачем-то оглянулась, — сегодня кто-то ночью сожрал. Ага, и не таращи мне глаза. Взял и сожрал. Даже панцири явно не все выплюнул.
Грешным делом Песцов перво-наперво поискал глазами профессорского Шерхана. Тот, по обыкновению, лежал под скамьёй, на которой расположился хозяин, вот только обожравшимся и благодушным среднеазиат вовсе не выглядел. Время от времени он косился в сторону немецких палаток — и весьма убедительно изображал раскаты далёкой грозы.
— А где Колян? — усаживаясь за стол, поинтересовался Песцов. — Где дети?
Эти последние тоже вполне могли пройтись по пиву и ракам.
— Ушли блиндаж потрошить, — хмуро ответил Фраерман. — Мы, кстати, сейчас допьём, сконцентрируемся и тоже пойдём. Потому что ноблесс оближ, [66] ведь так, Василий Петрович?
— Ещё как оближ, — важно подтвердил Наливайко, крякнул и с видом мученика, которому льют в горло свинец, дожевал бутерброд.
Песцов проследил взгляд Шерхана и поинтересовался:
— А что фашисты? Так и не появлялись?
Сон понемногу бледнел в памяти, он тщетно силился вспомнить, присутствовали ли там боевые псы, грозные ловцы змей, похожие на Шерхана. [67]
— He-а, не появлялись, — осторожно, опасаясь сглазить, порадовался Приблуда. — Даст Бог, и совсем не появятся. Болота у нас глубокие, простора хоть отбавляй…
— Зато водитель в лёжку лежит, — сказал Наливайко. — Совсем плох. То бредит, то ругается, какого-то штандартенфюрера зовёт.
Как бы в подтверждение его слов со стороны палаток раздался мучительный крик, заставивший Шерхана вскочить и поднять дыбом шерсть на хребте. Так, наверное, кричат вздёргиваемые на дыбу. Песцов сразу вспомнил вопли репта из своего сна. В потоке животного рёва постепенно вычленились слова, и не нужно было быть знатоком немецкого языка, чтобы распознать площадную брань.
— О, герр штандартенфюрер! — исходили вселенской тоской редко попадавшиеся цензурные вставки. — Раствор!.. Битте, битте!.. О, герр штандартенфюрер…
Фраерман не выдержал, покосился на Мгиви:
— Может, всё же сходишь посмотришь?..
Потомственный шаман поперхнулся остывшим чаем.
— Нет уж, только не это! Я с монстрами — никаких дел! Только кошмаров по ночам мне ещё не хватало…
— Э-э, ты на кого это тянешь-то, а? — неожиданно вмешался Приблуда. — Какой он тебе, на хрен, монстр? Он же в натуре вор! На себя посмотри, белый ты наш и пушистый…
— А ну-ка че! [68] — вспомнил прошлое Фраерман. Вздохнул и требовательно посмотрел на Мгиви. — А в самом деле, почему это монстр? Объясни уж, кореш.
Непоняток Матвей Иосифович не любил. А на тяжкую похмельную голову и подавно.
— Ладно, братцы, я, пожалуй, пойду… — Песцов дипломатично поднялся. — Увидимся у блиндажа.
В палатке Бьянка жадно присосалась к запотевшему бидону с квасом, невнятно поблагодарила, повернулась на другой бок и приготовилась снова заснуть.
— А у нас на кухне ЧП, — мстительно сообщил ей Песцов. — Кто-то ночью сожрал всех оставшихся раков. Прикинь? Оксана говорит, тут не иначе лохнесское чудище постаралось.
Бьянка чуть повернула голову и открыла один глаз.
— Тоже мне, бином Ньютона, — сонно пробормотала она. — К следам бы хоть присмотрелись. Никакая это не Несси, это оборотень из Аненербе, паршивый германский ликантроп. Вчера, если помнишь, было полнолуние. А у них, как трансформируются, аппетит знаешь какой? Вот он раков и унюхал… Теперь вот орёт. Жрать меньше надо… Не удивлюсь, если совсем брюхо порвал, эти фашисты, они ведь ни фига толком сделать не могут, одна болтовня про немецкое качество…
Голос Бьянки затих, она свернулась калачиком и натянула на ухо спальник. Снилось ей, судя по улыбке, что-то очень приятное…
За столом на кухне в это время беседовали на сходную тему.
— Почему монстр? — мрачно переспросил Мгиви, глотнул чаю и далеко, со злостью сплюнул сквозь зубы. — Да потому, что монстр он и есть! Оборотень, зверочеловек, триумф немецкой практической диплотератологии. [69] И потом… я его что, пидором назвал? Не понимаю, что это тут некоторые окрысились? Может, он по масти и вор, но по сути своей — голимый оборотень… А я с ними никак, хватит мне наших людей-леопардов. Пообщаешься — потом ночами приходить будут. Самая гнусная порода. Ну, само собой, после чёрта и шквароты…
Кондрат смотрел на него исподлобья.
— Триумф, бля, вервольф, дипло… тера… тьфу! Больно ты, братуха, умный стал, надо бы у тебя проверить… хм… — Приблуда покосился на Фраермана и не договорил. — Короче, слабо по простому-то объяснить? Для тех, кто академиев не кончал…
Мгиви улыбнулся и подмигнул, гася возникшее было напряжение.
— Если по-простому, — проговорил он, — рулила этот твой смесь бульдога с носорогом. Гибрид, пальцем деланный. Генно-модифицированный продукт, понимаешь?
— А-а, — кивнул Приблуда. — Так бы сразу и говорил…
— А плодит этих гибридов, — продолжал Мгиви, — наука тератология. Причём уже очень давно, чёрт знает с каких времён. Так что в этом мире уже и не поймёшь, где нормальный человек, а где урод… Оттого, братуха, и живём вот так. По-уродски.
— Ещё одна сакральная наука древних, — скептически буркнул Наливайко. Посмотрел на Краева, тяжело вздохнул и отведал каши. — Что-то не очень я верю в искренность мадам Блаватской, авантюристка она, по-моему. [70] И вообще, на что нам эта наука, у нас Чернобыль есть. Да и без Чернобыля такие экземпляры попадаются…