Примерно через версту Мать Удачи всё же решила вознаградить его отчаянное упорство. На пустынной дороге послышался рёв ещё одного двигателя. Тихона догоняла тракторная телега, запряжённая старенькой «Беларусью». На телеге громоздились брёвна сухостоя, разделанные на дровяные кругляки, колёса вихлялись, но древняя колымага довольно резво катила вперёд. Покинув тропинку, Тихон сделал стремительный рывок, взвился в воздух — и, мягко приземляясь на бревно, отчётливо понял, что бой ещё отнюдь не проигран.
Скоро он даже увидел впереди пикап. Водитель, оставшийся без тормозов, осторожничал, и Тихон смог рассмотреть, что в кузове всё было по-прежнему. Четвёрка живодёров курила, молча зыркая по сторонам, и было похоже, что все они там друг друга ненавидели. Равно как и вообще весь белый свет.
Шерхан лежал не шевелясь — большой брезентовый свёрток.
Вот повернули на грейдер, миновали так и не выправленный указатель «Пещёрка», проехали заправку, бетонные боксы, городскую больницу… Здесь «Беларусь» повернула направо, везя кому-то заказанные дрова, а пикап с Шерханом потащился прямо, держа курс к центру Пещёрки.
Отдохнувший Тихон выскочил из телеги и снова припустил за пикапом на своих четырёх. Теперь он не боялся потерять его из виду. Ушла за спину староверческая церковь, кладбище, пекарня, хозяйственный магазин…
И замаячил знакомый фасад гостиницы, видевший, как Тихон принимал власть в Пещёрке, власть, взятую в честном поединке с белым котом.
Там-то, у входа в гостиницу, со скрипом ручного тормоза и остановился пикап. Тихон нырнул в заросли жёлтых акаций — и как раз вовремя, чтобы увидеть: из дверей вышли двое желтокожих. Один — толстый, низенький и угодливый, другой — много старше, с повадками вожака. Вот он заглянул в кузов пикапа… и вдруг, развернувшись, наотмашь ударил спутника по лицу. Презрительно оскалил ровные зубы, что-то вполголоса проговорил, влепил толстяку добавочную пощёчину — и скрылся за дверью.
Едва он исчез, угодливого и покорного толстячка словно подменили. Ощерившись не хуже старого вожака, он что-то с надрывом прокричал и, дав пинка рулевому пикапа, убежал следом за стариком. Немного потоптавшись на месте, Сунг Лу вернулся в кабину, живодёры снова забрались в кузов, и пикап очень осторожно (потому что здесь можно было и на милицию напороться, а Шерхана в посёлке помнили) направился куда-то к окраине…
«О, Праматерь…» — Тихон вылез из кустов и потрусил следом, точно саблезубый тигр, преследующий носорога. Вот увязнет тот в подтаявшей мерзлоте или в самородном асфальте, тут-то тигр на него и насядет…
К материализациям духов и раздачам слонов Василий Петрович, хоть убей, относился со скепсисом. Да, много всякого слышал. И даже кое-что видел. К примеру, вот этого осетра. И тем не менее научная совесть позволяла ему уверовать лишь в результаты экспериментов. Не в спонтанные чудеса, а именно в результаты, фиксируемые, воспроизводимые…
Кстати, об экспериментах.
В уединении своей палатки Наливайко вытащил блокнот и принялся крестить бумагу твёрдым угловатым почерком. Итак, дано: гениальный Бом [148] прав, и вселенная действительно являет собой исполинскую голограмму. То бишь всё по Гермесу Трисмегисту — что наверху, то и внизу. Очень хорошо, отлично. Теперь следствие: если Бом прав, то прав и Карл Прибрам, [149] утверждающий, что мозг человека — опять-таки голограмма, хранящая в себе всё устройство Вселенной. Но из этого вроде бы вытекает, что все человеки суть близнецы, до отвращения подобны, по крайней мере в сфере духовного. Однако это не так. А значит, люди не голограммы, но фракталы. Причём нелинейные. Подобные, но не идентичные. Каждый уникален. В мыслях, в поступках, во внешности, в желаниях. Единая голограмма, но в мириадах вариаций. Вселенский калейдоскоп с игрой сочетаний. А раз так, то с хорошей вероятностью можно предположить, что и весь наш мир — лишь одна из вариаций. То есть, по большому счёту, мир-то един, а вот частностей — бессчётное множество. Добрых, кровавых, злых, светлых, жестоких. И эти частности множатся каждый миг, смотря по нашим поступкам. И где-то Вторая мировая закончилась совсем не нашей победой. А где-то не сожгли Жанну д'Арк и не распяли Христа. И даже профессор Наливайко в каком-то из миров не уехал в Пещёрку, предпочтя размазать Ветрова [150] по стенке сортира. И мир — на чуть-чуть, но сделался другим. Может, стал лучше, а может, хуже. И даже, может, не чуть-чуть, а как следует. «Оттого, что в кузнице не было гвоздя…»
Наливайко вздохнул, перестал жаждать крови и опять сосредоточился на фрагментарности миров. Которые, как люди, подобны, но совсем не идентичны. А раз так, становится понятно, откуда взялся лямбда-член в пятом дифференциальном уравнении системы нелокальности, которую они вывели вместе с Мак-Гирсом. Член этот — тензор вариативности, знак непостоянства, поправка на игру. А значит, вполне возможно перейти к конкретике и определиться хотя бы в первом приближении с рабочей частотой. Один вариант мира, допустим, вибрирует так, а другой — этак. И если каким-то образом повлиять на частоту…
Перед глазами Наливайко пульсировали звёзды, сталкивались галактики, рождались и умирали миры. Потом снаружи ударили в рельсу, созывая на обед. Василий Петрович неохотно прервался, но, вернувшись к реальности, сразу ощутил зов желудка, сунул блокнотик в карман и зашагал в сторону кухни.
Однако скоро выяснилось, что звон рельсы следовало понимать скорее как тревожный набат. Профессор едва не налетел на взволнованную Варенцову.
Это мягко сказано — взволнованную. На железной полковнице просто лица не было.
— Оксана Викторовна, что?.. — остановился Наливайко. — Кто умер? Кто? Ну, что случилось, говорите скорей!
— Тихон пропал, — выдохнула Варенцова. — Отожрал осетрины, залез спать на берёзу… Потом вдруг как соскочит, как мне под ноги бросится… да с таким криком… шасть в кусты — и всё, и как в воду… Сколько ни звала, не выходит. Никогда раньше такого не было… всегда откликался… Даже когда по кошкам… Тут же рыси кругом… Сожрут и не подавятся!!!
— Ещё как подавятся, — успокоил её Наливайко. — Он, по-моему, сам кого угодно сожрёт. Или убежит, не дурак ведь. Давайте, Оксана Викторовна, пообедаем и будем его искать. Главное, кричать погромче. У них же слух не в пример нашему. Супруга вот говорит, я когда домой еду, мой оболтус за три квартала звук двигателя узнаёт и встречать к двери выходит. И здесь, только позову, он тут как тут… Ну не читал он у меня книжек, где написано, что азиату хозяин не нужен! — И, делом иллюстрируя сказанное, профессор вполголоса позвал: — Шерхан!.. — Выдержал паузу, нахмурился и несколько повысил тон: — Шерхан! Ко мне! Шерхан! — Засопел, набычился, помедлил, покусал досадливо губу и рявкнул так, что Оксана присела от неожиданности: — Шерхан!! Ты где, поганец?