— А-а-а, выходит, котик вам не чужой? — чему-то очень обрадовался Панафидин. И хищно заулыбался: — Стало быть, и хозяйка тоже?
— Ну да, — майор приласкал в кармане «Ваниль». — Знакомы… по долгу службы…
Говорил он уже сухо, отрывисто, на автомате: всё внимание забирало предстоявшее действие.
— Так вы, Андрей, при случае передавайте ей привет. От вашего покорного слуги, большого любителя котов. — Панафидин спокойно поправлял запонки. — И погодите вы пока с этой вашей «Ванилью», по-моему, без вас обойдутся…
Ибо что такое был вопль Тихона по сравнению с тем низким и жутким рыком, который отозвался из кухни! Пока половина пещёрцев остолбенело раздумывала, имел ли этот рык какое-то отношение к «Борьбе тигра с драконом», числившейся в меню, — в зал, окончательно сорвав занавеску, выкатился барахтающийся клубок. Ещё миг, и клубок распался на нескольких китайцев в изодранных поварских куртках — и громадного всклокоченного чёрного пса с белой отметиной на груди.
— Прошка!!! — отчаянно закричала Танечка и вскочила, перевернув стул.
Она тут же поняла, что ошиблась, это был не её Прошка. Это был алабай профессора Наливайко, которого праведный гнев и попранное достоинство превратили в саблезубого монстра. Кто-то из поваров, вскочив, бросился наутёк, кто-то, напротив, замахнулся длинным ножом для разделывания филе… Шерхан не снизошёл до ловли этой вооружённой руки, он знал истину. Сверкнули клыки, прижатый к полу мерзавец забил ногами и заверещал…
И тут оказалось, что вещее сердце Танечку не обмануло. Из кухни вывалился ещё один клубок чёрной шерсти и белых курток, попятнанных кровью… и она увидела-таки своего Прошку. Вот теперь уже никакой ошибки быть не могло! Ньюфаундленд, которого за оцинкованной дверью пыточной Шерхан всё-таки сдёрнул с крюка, упрямо полз на свободу. Избитый, стреноженный остатками верёвок, с обрывками скотча, повисшими на окровавленной морде, он полз, из последних сил волоча полдюжины двуногих, силившихся его удержать. Зря ли его предки когда-то помогали рыбакам вытаскивать сети с уловом?
— Прошка!..
«Хозяйка!..»
Это был стон, плач, крик, человеческий голос отчаявшейся собачьей души, узревшей спасение.
То, что после этого началось, никакими словами описать невозможно. И плевать, что у китайцев были ножи. Есть хороший фильм и в нём отличная песня, а в ней дивные по силе слова: «Когда рука чиста и цели человечны, рука крошит отточенную сталь!» [171] Родитель, насоветовавший юным ученикам айкидо пойти обедать в «Золотой павлин», оказался в итоге тысячу раз прав.
Танечка подхватила перевёрнутый стул — и пошла охаживать супостатов, посягнувших на добро и любовь, со всей яростью Миямото Мусаши, который побеждал вооружённых фамильными катанами самураев, действуя простым деревянным мечом.
Сэнсэй Шумаф Хэгурович, блюдя ритуал, чуть поклонился двоим вышибалам, выглядевшим единоутробными братьями красноглазого Терминатора, и один из них почти тотчас изящно улетел за барную стойку, перебив головой половину бутылок с заспиртованными гадами и морскими коньками, а второй утробно завыл, скорчившись под окном в подобие эмбриона. Зря ли имя сэнсэя содержало слог, обозначавший собаку? [172]
Старшие ученики вписывались в броски нападавших, переводили прямолинейные движения во вращательные, подхватывали и перенаправляли энергию, устремляя оппонентов мордами в пол… Семинар по айкидо обещал удаться на славу.
— Не в силе Бог, но в правде, — отозвались пещёрские мужики. Убрали жён с детьми подальше за широкие спины и…
После того как сражение распространилось на кухню и коридор, и происхождение блюд заморской кулинарии выяснилось со всей непреложностью ветеринарного факта, а в пыточной оказались опознаны шкурки четвероногих страдальцев… вот тут не скорые на гнев северяне запылали пожаром, и плечо действительно раззуделось, а рука — размахнулась.
Под раздачу едва не попала ни в каких злодействах не повинная тётушка Синь, пришедшая за капустой на рынок. И вообще не исключено, что Пещёрка, по примеру иных малых и больших городов, унизила бы себя всеобщим погромом под лозунгом «бей желтомордых, спасай Россию»… Не попустили русские бабки, решительно отстоявшие сперва перепуганную кулинарку, а потом и других её соплеменников, отнюдь не замешанных в душегубствах. Они, наши бабки, как говорят, останавливали порою даже ночных упырей из НКВД, [173] а уж своих-то мужиков…
Словом, в Пещёрке в тот день обошлось без смертоубийства — если не считать Терминатора и ещё двоих кухонных рабочих, сполна ответивших перед Шерханом. Зато уже к вечеру против двери гостиницы, где располагалась штаб-квартира Церкви Трясины Судьбы, выросла порядочная гора зелёно-жёлтых членских удостоверений. Свежезавербованные российские прихожане больше не хотели иметь ничего общего с проповедниками болотной нирваны, убивавшими их питомцев.
— По плодам их узнаете их, — чуть ли не хором сказали на это православный батюшка и наставница [174] староверов, явив тем самым единство помыслов, невиданное со времён Аввакума.
Другое дело, что Тихону и Шерхану не было ни малейшего дела до межконфессиональных разборок двуногих. Важно то, что, когда они оставили великомученика Прошку на руках плачущей хозяйки и наконец-то вырвались под ясное небо, первым, кого они увидели у внешних дверей ресторана, был Зигги.
Тихон с Шерханом едва не пробежали мимо, не узнав дауфмана. И в самом деле, куда подевался холёный красавец-овчар? Шерсть Зигги свалялась и слиплась, перемазанная чем-то густым, липким и довольно зловонным, — Шерхан даже не сразу распознал запах, отчего дауфман в первый миг показался ему крупной местной дворнягой. Зигги рылся в урне у входа, надеясь поживиться съестным. Казалось, насмешнице-судьбе было угодно, чтобы собаке, из-за которой разгорелся сыр-бор, личного участия в боевых действиях принять и не довелось…
Но в это время с сухим хлопком разлетелось окно. Мелькнула белая куртка и красный пожарный багор, нацеленный в бок Шерхану…
Клац! — сработали челюсти, которым позавидовала бы любая гиена. Двуногий взвыл, багор бездарно прочертил по земле…