Папа встал и вытянул руки над головой, пытаясь проделать несложные упражнения, рекомендованные нашим семейным доктором. Мне было видно, как его туловище принимает неуклюжие, странные позы, совершенно ему не свойственные. Как будто он, страховой служащий, ни с того ни с сего решил выучиться на танцора. Как будто готовился выступать на Бродвее в паре с Руаной Сингх.
Он щелкнул выключателем настольной лампы; теперь комнату освещало только мерцание свечи.
После этого он перебрался в мягкое зеленое кресло, самое уютное. Именно здесь я нередко заставала его спящим. Комната превращалась в убежище, кресло — в материнское чрево, а я стояла на страже. Вглядываясь в огонек свечи, он размышлял, что делать дальше, и вспоминал, как мама вздрогнула от его прикосновения и метнулась к другому краю кровати. Но стоило появиться этому фараону — и она прямо расцвела.
Горящая свеча, как обычно, бросала призрачный отсвет на оконное стекло. Наблюдая за этими двойниками — настоящим огоньком и его призраком, отец начал впадать в дремоту, сквозь которую проступали мысли, переживания, события минувшего дня.
А когда он уже был готов погрузиться в сон, мы с ним вместе заметили одно и то же: еще один огонек. Снаружи.
С такого расстояния он напоминал луч карандашного фонарика. Этот одинокий бледный луч скользил по газонам перед домами, смещаясь в сторону школы. Мой папа стал приглядываться. Время уже перевалило за полночь, но луна, вопреки обыкновению, светила совсем тускло и даже не позволяла различить очертания домов и деревьев. Мистер Стэд, который по вечерам катался на велосипеде с одной фарой, ни за что не стал бы портить соседские газоны. Да и вообще в такое время суток мистер Стэд уже видел десятый сон.
Подавшись вперед, мой отец следил, как луч фонарика приближается к невозделанному кукурузному полю.
— Ублюдок, — прошептал он. — Скотина, убийца.
Он поспешно вытащил из сундука охотничью куртку, которую не надевал уже десять лет, со времени неудачной поездки на охоту. Спустившись вниз, достал из чулана бейсбольную биту, купленную для Линдси в ту пору, когда она еще не переключилась на футбол.
Вначале погасил наружную лампочку, которую они упрямо зажигали для меня каждый вечер, хотя полицейские восемь месяцев назад сказали, что надежды на мое возвращение не осталось. Потом взялся за дверную ручку и сделал глубокий вдох.
Повернул ручку. Вышел на неосвещенное крыльцо. Прикрыл за собой дверь и оказался в саду. Сжал в руках бейсбольную биту и зашептал одними губами: «Тайный способ его убить».
Вышел через сад на улицу, перешел через дорогу и ступил на газон О'Дуайеров, где первоначально мелькнул тот зловещий огонек. Обогнул неосвещенными соседский бассейн и ржавые качели. У него бешено колотилось сердце, но в голове свербела только одна мысль: Джорджу Гарви больше не удастся погубить ни одну девочку.
Вот и футбольный стадион. Справа, посреди кукурузного поля, но не в том месте, которое мой отец знал как свои пять пальцев (потому что оно в свое время было обнесено ограждением, прочесано вдоль и поперек, перекопано лопатами и бульдозером), он засек все тот же тонкий луч. Пальцы еще сильнее сжали биту. Он гнал от себя мысль о том, что собирается сделать, но у него столько наболело, что смятение длилось не более секунды.
На подмогу пришел ветер. Он налетел со стороны стадиона, захлопал штанинами отцовских брюк и стал подталкивать в спину. Все прочее отступило. Ветер шевелил кукурузные стебли, маскируя движения отца; теперь можно было смело идти на этот слабый луч. Свист ветра заглушал отцовские шаги и треск сухих стеблей.
В голову лезла всякая чушь, не имеющая отношения к делу: как грохочут по асфальту детские ролики, какой запах был у трубочного табака, который покупал его отец, как пронзительно улыбалась Абигайль в день их знакомства, сразу разбередив его сердце, — но тут свет фонарика погас, и поле погрузилось в равномерную темноту.
Сделав еще пару шагов, он остановился.
— Все равно я тебя достану, — сказал он вслух.
Я мгновенно затопила это поле, промчалась по нему всполохами огня, наслала ураганы града и лавины цветов, но ничто не смогло его предостеречь. Из своего небесного заточения я была способна только наблюдать.
— От меня не скроешься, — дрогнувшим голосом произнес мой отец.
Сердце падало вниз и рвалось наружу, кровь стучала в ребра и поднималась к горлу. Дыхание пламенем опаляло легкие, но адреналин тушил этот пожар. Мамина улыбка больше не маячила перед глазами: вместе нее возникла моя.
— Пока все спят, — произнес отец, — с этим будет покончено.
Рядом кто-то всхлипнул. Я жаждала направить вниз прожектор, пусть даже неумело, как случалось у нас в актовом зале, когда луч не сразу попадал на сцену. Столб света мог бы выхватить из темноты скрюченное, сопливое существо, которое размазывало по глазам голубые тени, сучило ногами в ковбойских сапожках и неудержимо писало в штаны. Девочка-подросток.
Она не узнала голос моего отца — столько в нем было ненависти.
— Брайан! — проблеяла Кларисса. — Брайан! — И выставила вперед надежду, как щит.
У отца разжались пальцы, выпустив бейсбольную биту.
— Эй? Кто это?
Оседлав взятый у старшего брата «спайдер-корветт», Брайан Нельсон, огородное пугало, мчался так, что ветер свистел в ушах, и наконец припарковал мотоцикл на школьной стоянке. Естественно, с опозданием: вечно он опаздывал, засыпал на уроках и в столовой, но всегда оживлялся, если листал «Плейбой» или видел смазливую девчонку. Но проспать ночное свидание — это вообще финиш. Впрочем, суетиться не стоит. Ветер, надежный соучастник и защитник в задуманном деле, со свистом щипал его за уши.
Освещая себе дорогу здоровенным фонарем, прихваченным из шкафчика под раковиной, где у матери хранился аварийный набор инструментов, Брайан направился к полю. Тут-то он и услышал вопли Клариссы, которые впоследствии додумался назвать мольбой о помощи.
Сердце моего отца превратилось в камень: тяжестью разрывая грудь, оно погнало его вперед, сквозь ряды кукурузных стеблей, где плакала девочка. Когда-то мать вязала ему варежки; Сюзи просила перчатки — от ледяного ветра сводило пальцы. Кларисса! Эта дуреха, подружка Сюзи! Вечно накрашенная, с тропическим загаром, манерно жующая бутербродики с джемом.
В потемках он сбил ее с ног. Девчоночий вопль забивался ему в уши, заполонял его целиком и отдавался эхом в пустой груди.
— Сюзи! — прокричал он в ответ.
Заслышав мое имя, Брайан припустил что есть духу; сонливость как рукой сняло. По полю скакало пятно света, которое на один яркий миг выхватило из тьмы мистера Гарви. Никто, кроме меня, этого не заметил. Луч ударил ему в спину, когда он затаился среди высоких стеблей, дожидаясь следующего всхлипа.
Но в следующую секунду луч уже попал в цель: Брайан, осатанев, стал оттаскивать моего отца от Клариссы. Он колотил его аварийным фонарем — по голове, по спине, по лицу. Мой отец кричал, хрипел, стонал.