– Ты все о том же! А я-то надеялся, что в этой глуши ты обо всем забудешь.
Буйвол не слышал товарища, размышлял:
– Я нужен Локайоху. Моя жизнь важна для него. Неужели и сейчас… Неужели ничего не изменилось?..
– Прекрати! – Малыш толкнул напарника. – Бормочешь, словно ведьмак.
– Что? – встрепенулся Буйвол.
– Хватит тебе бубнить под нос… Одичал ты совсем.
– А… Да… Бывает… Привык разговаривать сам с собой. Не обращай внимания.
Малыш покачал головой.
– Надо тебе уходить отсюда. Перебираться ближе к людям. А то ведь совсем разучишься говорить. Сам не заметишь – покроешься шерстью, когти отрастишь. Поселишься в берлоге с какой-нибудь медведицей. Будешь охотников пугать… – Малыш пытался хохмить. Ему казалось, что друг внимательно его слушает. И даже улыбается. – А я время от времени буду тебя навещать, стричь шерсть и заново учить разговаривать…
– Это бог поставил меня на колени, – вдруг громко сказал Буйвол, и Малыш осекся.
Лес редел.
Друзья вышли на укатанную дорогу – блестели обледеневшие санные колеи, такие гладкие, что хотелось остановиться, присесть и провести по ним ладонью. А то и лизнуть, словно леденец. На обочинах рыжели соломенные скальпы. Крикливые галки и сороки расклевывали комья смерзшегося лошадиного навоза.
Вскоре за деревьями показались жидкие струйки дымов. Выглянули заснеженные крыши – будто нахлобученные меховые шапки на темных срубах изб.
Вымахнула из-за поворота лошадь, фыркнула, заметив людей, выпустила струи пара из заиндевевших ноздрей. Возница, прячущий лицо в воротнике, приветливо махнул кнутом Буйволу. А может пригрозил? Сани, скрипя, промчались мимо. Пахнуло животным потом, навозом и овчиной.
– Знаешь его? – обернувшись, зачем-то спросил Малыш.
– Наверное, – отозвался Буйвол. – Не разглядел.
Из высоких сугробов торчали неровные гребни похороненных под снегом изгородей. Острыми куполами высились крутые стога, кое-где уже изрядно распотрошенные диким зверьём – оленями, кабанами да лосями. В деревне кого-то облаивала собака, беззлобно и весело, слышались детские голоса, визг и задорные крики.
– Здесь ты родился? – спросил Малыш.
– Да… Но не совсем.
– Как это? Не совсем родился?
– Не совсем здесь. Будто бы… Всё очень сильно изменилось. Даже люди, которых я еще помню, стали другими.
– А может дело в тебе? Может это ты изменился, а не они?
– Может быть… Не все ли равно?
В деревню они вошли, неся лыжи на плече. Под ноги им бросилась собачонка, заметалась, сердито облаивая и одновременно приветливо мотая хвостом. Дети играли в войну – рубили деревянными мечами снежные комья и куски наста, из рябиновых луков стреляли сухими прутиками, бегали по улице, прятались за домами. Собирались кучками, крались по пятам за путниками, делали вид, что собираются напасть, и тогда Малыш, вдруг обернувшись, хватался за лук, выдергивал из колчана стрелу, страшно вращал глазами, и дети, радостно визжа, разбегались.
Вышел из-за избы селянин с вилами наперевес. От него валил пар, хотя одет он был легко – видимо работал на дворе, чистил стойла, но услышал шум и решил проверить все ли в порядке. Увидев Буйвола, узнав его, он кивнул и ушел заниматься своими делами.
Нестарая женщина, мелко семеня на обледеневшей дорожке, напряженно глядя под ноги, несла воду с колодца. Остановилась, поставила в снег ведра, уважительно поздоровалась с Буйволом, улыбнулась Малышу.
На дальнем конце деревни в нескольких шагах от дороги три человека кололи дрова. Один подтаскивал тяжелые чурбаки, другой непрерывно махал тяжелым колуном, а третий, с оглядкой, подбирал разлетающиеся поленья и перекидывал через забор к дому.
Друзья немного не дошли до них. Остановились перед маленькой, словно бы приплюснутой, вдавленной в землю избой.
– Здесь нас и приютили, – сказал Малыш.
– Этот дом я хорошо знаю, – сказал Буйвол. – Он совсем не изменился.
По расчищенной дорожке они прошли к крыльцу. Прислонили лыжи к бревенчатой стене. На ступенях долго и усердно обметали ноги веником-голиком, отскабливали намерзшие комья.
– Побрить бы тебя, да причесать как следует, – усмехаясь, сказал Малыш. – Да и вымыть не помешало бы.
– Недавно мылся, – оставаясь серьезным, отшутился Буйвол. – Осенью.
– И причесывался, должно быть, тогда же.
– Ну да.
Малыш передал веник товарищу, потопал ногами, потянулся к дверной ручке, и тут дверь сама отворилась. Из полумрака сеней, кутаясь в шубу, опустив голову, нерешительно выступила девушка. Замерла на пороге, словно чего-то смутившись, не зная, как приветствовать гостей.
Онемела.
– Вот вы и встретились вновь, – сказал Малыш вместо нее.
Буйвол недоуменно скользнул взглядом по фигуре девушки. Посмотрел в лицо. Вздрогнул.
Снова ему почудилось, что происходящее – лишь сон.
Он попятился, словно от вдруг явившегося ему призрака. Оступился на краю крыльца, взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие, зацепил лыжи и вместе с ними свалился в снег, утонул задом в сугробе, завяз крепко.
Малыш удивленно посмотрел на товарища, потом весело глянул на вспыхнувшую девушку и, хмыкнув, удовлетворенно произнес:
– Вот это я и называю настоящей любовью.
В натопленной комнате было жарко и душно. От раскаленной печи веяло горячей сушью. На закопченном потолке колыхались черные тенета.
Старый Тек – хозяин избы – сидел и, блаженно щурясь, разглядывал обедающих гостей. Он был туг на ухо, и ничего не мог разобрать в их негромком разговоре. Но ему нравилась собравшаяся у него компания. Ему казалось, что в его дом вместе с молодыми людьми вернулось и доброе прошлое.
– …Они пришли ночью, когда их никто не ждал… – Айхия ничего не ела, она смотрела в тарелку и тискала ложку, словно хотела ее сломать. – Если бы у нас были собаки, то, может быть, всё вышло бы по-другому. Может, мы успели бы… Но… Сначала загорелся дом Тарума. Кто-то выкрикнул – «меченый!», и люди проснулись. Выбежали тушить пожар и попали под стрелы. Они закричали страшно, с хрипом, успели предупредить остальных о нападении. Но никто ничего не видел. Было темно. Мы бегали, а огонь тушить было нечем. Кидали снег, но его было так мало. Дети бегали. Кричали. И стрелы. Летели. Из темноты. Никто ничего не видел…
Мрачный Буйвол слушал, помешивая в своей миске уже остывший загустевший суп. Малыш постукивал пальцами по краю стола.
– …Потом стало светло – загорелись еще четыре дома. Люди бежали в степь. С оружием. И без. Дети бежали. Кричали. Скотина ревела. Горела. Люди горели. Страшно было. Халтет стоял у своего дерева, кричал. Он их видел. Показывал на них. Потом упал. Многие падали. Стрелы всё летели. Ничего было не разобрать. Но кто-то уже дрался. Вилами, топорами. Голыми руками. А стрелы летели… Потом загорелся наш дом. Вся деревня горела. Было светло как днем… А все бежали в ночь. Прямо на стрелы… – Девушка замолчала, тихонько всхлипнула.