Мамину ленту я повесила дома на лампу письменного стола. Она тоже была красной. Но там были и другие ленты, и кот-магнит, и череп с мексиканского Дня мертвых, и фигурка улитки, и войлочное рождественское украшение, которое прислала мне мать. Почему какой-то предмет в моем доме должен привлечь больше внимания, чем другие?
Налить в унитаз дезинфицирующее средство я тоже забыла. Волоски из косы могут по-прежнему цепляться за него или обнаружиться на плитках пола ванной. Смогут ли в лаборатории определить, когда именно они там появились?
Вот и Элм. Машины на проселочных дорогах шли не сплошной чередой, и я ждала, когда можно будет метнуться на другую сторону — нырнуть в еще один участок заброшенного леса.
Полиция легко найдет достаточно улик. Я знала, что расскажу правду, если мне зададут прямые вопросы. В любом случае, думая вернуться домой с Сарой, я видела лишь одну судьбу — ее.
Я дошла до места, где мне придется слезть с крутой насыпи, чтобы встретить Хеймиша. Внизу, со всех трех сторон «Вэнгарда» были сооружены гравийные уступы. Само место более всего походило на высоковольтную электростанцию. На парковке, отделенной от уступа высоким металлическим забором, стоял ряд блестящих черных внедорожников. Придется пройти на волосок от них.
Я постаралась не пораниться, спускаясь с крутой насыпи сидя, перебирая ногами, точно краб. Сумочку перекинула через шею и левое плечо и всю дорогу держала на животе. Уже в который раз я жалела, что нельзя обменять свою дисциплинированность на юную гибкость Сары. Моя младшая дочь по-прежнему могла куролесить ночь напролет, а утром как ни в чем не бывало идти на работу — если у нее была работа.
Внизу я позволила себе роскошь не двигаться целых пять минут, рискуя тем, что люди в «Вэнгарде» почувствуют излучение моего тепла по эту сторону гофрированного забора высотой десять футов. За оградой все было совершенно стерильно. Ни муравья, ни травинки. Ни единого сорняка. Только гравий и гравий. Бесконечное серое море, подсвеченное прожекторами, установленными вдоль забора.
Мне не хотелось, чтобы Хеймиш, приехав, пустился на мои поиски, поэтому я заставила себя встать и поспешно пошла вдоль стены к парковке.
Через двести футов я увидела у входа машину Хеймиша. Он топтался возле гигантской подсвеченной «В», установленной на краю территории.
Быстро перебежав дорогу, я скользнула в машину.
— Едем отсюда, — выдохнула я.
— Без вопросов, — откликнулся Хеймиш.
Когда мы попятились на дорогу, я увидела, как охранник вышел из-за противоположной стороны здания и озадаченно посмотрел в нашу сторону. Я могла бы встретить Хеймиша у ветеранской организации или минисклада, но не успела подумать о них.
— Где твоя машина? — спросил Хеймиш.
От него исходил более густой, чем обычно, дух «Обсешн», который вызвал у меня воспоминание о том, как мистер Форрест однажды подарил отцу испанский одеколон, пахший анашой. Понятия не имея об этом, отец пользовался одеколоном, пока тот не закончился. Пустую бутылочку из-под него я обнаружила в столе в день, когда отец застрелился.
— Одолжила Саре, — пояснила я.
Похоже, ответ его устроил. Он остановился перед знаком «Стоп» и наклонился поцеловать меня. Я отпрянула, но он не смутился.
— Куда поедем? — спросил он.
«В Париж и „Риц“», — так и рвалось с моего языка, и в голове зазвучала слезливая песенка о печальной женщине, которая в тридцать семь лет осознала, что никогда не прокатится в открытой машине по европейской столице. Если это худшее, что с ней случилось, сучке повезло.
— Дело в том, — сказала я, держа руки на коленях и избегая его взгляда, — что мне надо найти машину.
Он нажал на газ.
— В этом ли?
— Все так странно, — протянула я.
— Из-за мамы?
— Да.
— Кого-нибудь подозревают?
— Думаю, да, — ответила я и решила, что вреда не будет. — Парня, который выполнял для матери разные поручения. Его зовут Мэнни.
— Тот, который с кем-то трахался в твоей старой спальне?
— Да.
— Мама рассказала мне об этом.
Мы проехали мимо карьера, где горы гравия и глинистого сланца ждали, пока их увезут на грузовиках. Они мерцали в свете тусклых аргоновых фонарей, развешанных по территории.
Двадцать лет назад был мальчишка, ровесник Сары, который играл в пиратов на огромной куче гравия, сваленной в конце нашего квартала. Однажды он забрался на кучу, размахивая пробковым мечом, вырезанным прошлым вечером вместе с отцом, и провалился внутрь.
— Помнишь Рики Драйера?
Прислонившись головой к окну, я видела, как отражение моих усталых глаз то появляется передо мной, то исчезает.
— Парня, который умер? О господи, я столько лет о нем не вспоминал.
— Поехали к тебе, Хеймиш, — попросила я. — Выпьем и поговорим.
— Уже лучше, — кивнул он.
Я знала, что он смотрит на меня, но не оборачивалась.
— Тебе не надо искать машину, — сказал он. — Я отвезу тебя, куда захочешь.
Я чувствовала, что он заслуживает моего тела в обмен на машину.
Мы приехали в дом. Я удостоверилась, что Натали не войдет в самый неподходящий момент. Хеймиш подтвердил: она гуляет со своим подрядчиком.
— Как будто у нее появилась целая новая жизнь, — сказал он. — В которой нет места для меня.
Надо набраться решимости. Прежде мне доводилось заниматься сексом поневоле, а Хеймиш — любящий, замечательный — как трудно выкинуть из головы слово «мальчик»! — мужчина.
Все мое тело изнывало от желания поскорее начать. Жаждало прелюдии, жаждало акта, любовной чепухи, фальшивого сожаления по завершении, предвкушаемого душа и наконец машины, в которой я смогу уехать.
Он взял меня за руку и повел по плотно застеленной коврами лестнице. Бам — падает тело отца. Мать баюкает его череп, когда я вхожу. Кровь повсюду.
Забегая к ним в гости, я сотни раз проходила мимо комнаты Хеймиша по пути в верхнюю ванную. Однажды, когда дети были в школе, Натали завела меня внутрь и предложила глубоко вдохнуть.
— Это самая вонючая комната в доме, — поморщилась она. — Я не могу вывести запах, а сын никогда не открывает окно.
— Гормоны, — только и проронила я.
Она улыбнулась.
— Все равно что жить с бомбой, которая готова взорваться.
Но запах подростковой похоти смел стрекочущий очиститель воздуха в углу комнаты, а кровать больше не была двуспальной.
— Ты приводишь сюда девушек? — спросила я.
— Некоторых, — ответил он и положил ладонь мне на затылок.
Мы поцеловались.