Вдруг стали появляться гости, которых мы не знали, — парни. Их, накачанных и бесцеремонных, как магнитом тянуло к хорошеньким девушкам. В первую очередь — к Мэри-Элис, которая успела надраться до чертиков. Танцы на пятачке стали сексуальными. Стив чуть не подрался из-за девушки с одним из чужаков. Музыка стала громче, динамик ревел, спиртное закончилось. В результате самые разумные и трезвые из тех, что еще не ушли, потянулись к выходу. Я стояла рядом с Мэри-Элис, как бойкий скотчтерьер. Когда к ней подваливали парни, я уводила их в сторону. Пришлось пригрозить им тем, что вызывало у них уважение: мужским присутствием. Я соврала, что ее парень, капитан баскетбольной команды, вот-вот придет сюда со своими игроками. Чтобы они не сомневались, я напускала на себя суровый вид и выражалась откровенно, без экивоков. У меня был большой опыт общения с полицейскими, которые неплохо владели языком улицы.
Мэри-Элис решила уйти, и мы со Стивом попросили надежного человека довести ее до дому. Прощаясь с нами у порога, она как-то резко вырубилась. Мы столпились вокруг, а она так и лежала пластом. Вначале я подумала, что это прикол, и сказала: «Кончай, Мэри-Элис, поднимайся». Когда она падала, ее роскошные волосы золотистой россыпью взметнулись вверх и в стороны.
Опустившись на четвереньки, я стала ее теребить. Все было напрасно. Сквозь группу зевак и чужаков ко мне пробился Стив. Кто-то предложил отвезти Мэри-Элис домой на машине.
Когда я это вспоминаю, мне в голову приходят только сравнения с собаками. От бойкого скотчтерьера до жесткого фокса и какого-то зверя нечеловеческой силы. Я даже не позволила Стиву нести ее. Сама подняла Мэри-Элис на руки — без малого пятьдесят кило — и потащила в комнату Лайлы, а Стив и Лайла расчищали мне дорогу. Мы уложили ее на кровать. У этой пьяной студентки был вид спящего ангела. Остаток ночи я ее сторожила, чтобы так оно и осталось. Когда соседи, устав от пьяных криков, вызвали полицию, я выпроводила последних гостей. Самых захмелевших вывели мы с Лайлой и Стивом. Мэри-Элис провела ночь у нас. Утром все поверхности в квартире оказались липкими, а на полу за кушеткой обнаружилась чья-то подруга, в полной отключке.
Летом между третьим и четвертым курсом мы со Стивом жили вместе все в той же квартире и посещали факультативные занятия летней школы. В моральном плане мама смирилась с нашим сожительством, говоря: «По крайней мере, у тебя есть бесплатный телохранитель». После летней школы я впервые попробовала себя на преподавательской работе в качестве ассистента в лагере искусств для одаренных студентов Бакнеллского университета. Если не стану юристом, решила я, то буду преподавать. Тогда мне еще не дано было знать, что преподавание станет делом всей моей жизни, дорогой к себе.
К четвертому, выпускному, курсу я стала постоянной участницей чтений поэзии и прозы в нашем кампусе. Помимо этого, я подрабатывала официанткой в пиццерии «Космос» на Маршалл-стрит, и мой рабочий график, вкупе с посещением литературных вечеров, означал, что я нечасто бывала дома. Лайла, как мне казалось, ничего не имела против. Квартира была либо в ее полном распоряжении, либо в мирном совместном пользовании с нашим новым квартирантом Пэтом.
Лайла нашла Пэта через кафедру антропологии. Двумя годами младше нас, он был только на втором курсе. В его комнате мы с Лайлой видели порножурналы, фетишистские издания вроде «Буферов» и один журнал, целиком посвященный голым толстухам. Но за комнату он платил исправно и не совался в наши дела. Я была рада, что хотя бы внешность у него не затрапезная, в отличие от остальных студентов-антропологов. Он был высок и строен, с черными волосами по плечи и гордился своими итальянскими корнями. Пэт обожал шокировать публику. Он показал нам с Лайлой «зеркало»-расширитель, который стащил у родича-гинеколога и подвесил к шнурку выключателя у себя над головой.
К концу ноября мы, все трое, стали кое-как притираться друг к другу. Еще через пару месяцев Лайла и я привыкли к его розыгрышам. Он мог коснуться твоей ключицы и спросить: «Ой, что это у тебя?» Наклонишь голову посмотреть, а он возьмет да и щипнет тебя за подбородок. Или приносит тебе чашку кофе, но, как только захочешь ее взять, отдергивает назад. Он вечно нас дразнил, но, если не заходил слишком далеко, мы не роптали. Лайла, у которой был младший брат, говорила мне, что из-за присутствия Пэта у нее такое чувство, будто она и не уезжала из дому.
На лекциях курса под названием «экстатические культы» я сидела рядом с парнем, которого звали Марк. Как и Джейми, это был высокий блондин. У нас в университете он посещал лекции вольнослушателем. Марк изучал ландшафтную архитектуру в Лесотехническом институте штата Нью-Йорк, арендовавшем у Сиракьюсского университета здания и территорию. Его детство прошло в нью-йоркском районе Челси. Благодаря этому в двадцать один год он оказался не по летам ушлым и опытным — во всяком случае, мне так казалось. У него были друзья, имевшие мансарды в Сохо. Он обещал меня когда-нибудь свозить к ним в гости.
После лекций по религиозным культам у нас с ним возникали чисто дружеские, но от этого не менее страстные дискуссии на пройденные темы. Особо жаркие дебаты вызвала история шаманства и оккультизма. Зная намного больше меня о музыке и искусстве, Марк давал мне послушать записи Филипа Гласса. [15] Он с сарказмом рассуждал о таких вещах, как, например, любовь Жаклин Сьюзен к Этель Мерман. В нем воплотилось то, что моя мама считала главным достоинством Нью-Йорка, — культурная среда, хотя мама и не включала в это понятие любовные свидания «Мерм» и автора «Долины кукол».
Почему-то серьезность Стива, его заботливое внимание к моим болям и невзгодам вдруг отошли на второй план в сравнении с бесшабашностью Марка, который у нас все видел и все испытал. Когда я при нем начала рассказывать анекдот собственного сочинения («Почему процесс по делу об изнасиловании не упомянут в вашем резюме?..»), Марк захохотал и предложил свой вариант ответа, но Стив перебил, положив руку мне на плечо: «Ты ведь сама знаешь, что это не смешно, правда?» Марк разъезжал на машине, смотрел кабельное телевидение и сводил с ума девчонок. Он пил без меры, дымил как паровоз и не стеснялся в выражениях. Как и требовала его специальность, неплохо рисовал.
С самого начала он вел себя со мной честно и открыто. Год назад, когда мы познакомились на какой-то вечеринке, нас сразу потянуло друг к другу. Позже он рассказал, как трое ребят, заметив его интерес ко мне, позвали его в ванную.
— Имей в виду, Марк: эта телка была изнасилована.
— Ну и дальше что? — спросил Марк.
Они неодобрительно покосились на него:
— Тебе это нужно?
Но Марк был прирожденным феминистом. Его отец бессовестно бросил мать, променяв ее на молодую. Одна из его сестер была лесбиянкой и называла двух своих котов «девочками». Вторая сестра выучилась на юриста и работала в штате районного прокурора Манхэттена. Он прочитал больше книг Вирджинии Вульф, чем я, и познакомил меня с творчеством знаменитых феминисток Мэри Дейли и Андреа Дворкин. Он и сам стал для меня открытием.