В некотором роде пронесло, в их сторону никто не двинулся. Хотя явная смена караула, с тремя рыцарями и разводящим никак не могла стать лёгкой добычей. Особенно если бы они разделились. Но все четверо, выбравшись на стену, несколько странно захихикали, глядя на скособоченную и просевшую фигуру видимого им часового, а до лазутчиков явственно донеслись тихие говорки:
– Гляньте на Бура! Спит, козлина!
– Ага! Ещё и на копьё опёрся…
– Давайте подкрадёмся и выбьем копьё? Потом и ногами попинаем?
– Правильно! Вправим ему мозги!
– Вперёд! Только тихо!..
И они, чуть ли не цыпочках двинулись к своей жертве «доброго, дружеского» розыгрыша. Правда, и сами не расслышали, как три тени вымахнули на стену за их спинами и стелющимися движениями приблизились вплотную. Первым умер разводящий, потому что был без шлема. Ну а там и новая смена завалилась на камни с некоторым грохотом. И тут не удалось вовремя подхватить тяжёлые тела.
Но пока Слиш метнулся к внутреннему парапету глянуть на подворье, Форш оживлённо забормотал:
– Отлично работаем: пять минут – три трупа. Десять минут – семь жмуриков. Этак мы до утра сию обитель и без помощи ваших орлов подчистим! А?
– Твои слова да Фортуне в уши! – фыркнул в ответ командир, поворачиваясь к возвращающемуся Слишу: – Что там?
– Всё по-прежнему! А что теперь? Валим в караулку?
– Легко! Только спускаемся на цыпочках… – начал было Виктор, но мэтр Форш его перебил:
– Ни в коем случае! Идём шумно, топаем и бубним что-то непонятное под нос!
В самом деле, если уже спускаться вниз, то не нарушая как бы обычные действия. Возвращается смена, хотят расслабиться, отдохнуть, само собой разумеется, что шумят. Тогда как скрытность сразу же вызовет подозрение у любого, кто остался внизу.
– Там ещё трое, максимум шестеро, – размышлял мэтр, пока все довооружались более тяжёлыми мечами и щитами. – Но думаю, что справимся.
– Только вокруг меня старайтесь не крутиться, – советовал эмиссар, с сомнением, презрением и недовольством подбрасывая в руке слишком маленький и лёгкий для него меч: – Почти как нож метательный…
Но честь спускаться по лестнице первым никому не уступил. Так и двинулся вниз, создавая вполне естественный шум находящегося в своей обители животного. Психологический расчёт сработал на все сто процентов: на вошедших почти никто не обратил внимания, разве что один, приподняв ленивый взгляд от своего меча, который он полировал, решил поинтересоваться:
– А как там…
Ещё четверо караульных, сидя за столом, играли в карты, пятый присматривался к их игре и бурно досадовал по поводу неправильного хода. А на нарах возлежало три монаха! Причём двое из них не спали!
Пришлось действовать на пределе своих сил, умений и скоростей. Первым умер самый любопытный, подавившийся своим вопросом и ножом в горле. Иных убивали с расчетом целесообразности. Вернее, наиболее опасных – в первую очередь. Поэтому чуть не упустили одного, который вроде до того спал. Шустрик вскочил с лежачего места, словно подброшенный пружиной, и, не хватаясь даже за лежащее рядом оружие, метнулся к двери, ведущей во двор. Даже поспел дёрнуть в сторону рукоять массивного запора, открывая его. И никто не успевал его достать, у всех троих нападающих в руках были только мечи.
Вот тут у Менгарца и получился очередной трюк, впоследствии тоже вошедший в легенды. Он попросту метнул свой меч, словно большой кинжал, и тот пригвоздил ускользающего караульного прямо к деревянному полотну. Так и завис, как бабочка на игле, а дверь в наступившей полной тишине стала медленно и со скрипом открываться.
Тут уже Форш показал свою ловкость, метнувшись к выходу тенью и придержав полотно, а потом так же медленно вернув его на место. Задвинул засов и уставился на товарищей, которые через два маленьких, зарешёченных окошка присматривались к событиям снаружи:
– Без изменений! – констатировал Слиш и теперь уже его коллега удовлетворённо хмыкнул:
– Это мы молодцы! Ещё девятью уродами меньше… Эй?..
Это последнее восклицание он кинул командиру, который стоял закаменевший и с вытаращенными глазами присматривался к тому, на что он раньше взглянул только мельком. А когда пришёл в себя, замычал и взглядом стал отыскивать дверь, а оба мэтра уже висели на его руках мёртвой хваткой и тараторили в оба уха:
– Спокойно! Мы и так их убиваем!
– Но делать это надо с ясным сознанием! Не дёргайся!
– Если бросишься на них как берсерк – толку от этого мало!
– Надо уничтожить всех! И тем людям ты уже не поможешь!
– Вдумайся в свои действия! Тем более что ещё есть кого спасать!
Кажется, их слова и усилия не пропали даром. Эмиссар его святости судорожно восстановил спёртое до того дыхание и помотал головой. С губ сорвались непроизвольные ругательства, переходящие в более понятные выражения:
– Людоеды!.. Как же у них рты раскрываются на себе подобных? Твари!.. Только самые мерзкие животные жрут друг друга да кашьюри!.. Как же их до сих пор не поглотила геенна огненная?!
Теперь он явственно видел свою ошибку: на кострах жарились не бараны, а людские, безголовые туловища. А в клетях виднелись фигуры иных людей, истощённых голодом, издевательствами и пытками. Кто стоял, кто сидел, кто лежал, скрутившись калачиком. Много людей, примерно в двадцати клетях. Посчитать их – проблематично. Выражения лиц большинства рассмотреть тоже было невозможно из-за движения, дыма и расстояния, но зато хорошо просматривалась ближайшая клетка, в которой по центру, прижавшись спинами, стояли пожилая женщина и молодой мужчина.
Как раз рядом с ними находилось несколько пьяных монахов, которые, срезав над ближайшим костром куски жареной человечины и насадив их на палки, пытались вызвать у пленников желание кушать. По осунувшемуся лицу женщины было видно, что она оголодала страшно и еле стоит на ногах. Но на попытки соблазнить её жареным мясом смотрела с ненавистью и глухим отчаянием. Тогда как мужчина выглядел прекрасно сложенным атлетом и, скорее всего, попал в клеть недавно. Он всеми силами и с отличной сноровкой пытался ухватить протягиваемую сквозь прутья палку. Не мясо! Именно палку! И в одной руке уже имел это хлипкое орудие первобытного человека.
Трудно было понять, чем могла помочь ему тонкая и непрочная палка. Да и мучители этого не понимали, выкрикивая жуткие низости и со смехом фантазируя на темы применения. Поэтому продолжали своё развлечение, тем самым притягивая к себе новых подельников. Подошёл тучный вояка, со шрамами на лице и, похохатывая, встал в метре от клети, опираясь двумя руками на меч. Потом ещё один, пошатываясь, пристроился с другой стороны и стал тыкать тупым концом копья измученную женщину. Она вяло отворачивалась, старалась избежать ударов, обессиленно хватаясь за истязавшее её древко, кричала от боли, но с места так и не сходила. Словно специально прикрывала спину своего напарника по клетке.