Обычно.
— Что вы со мной сделали? — Голос пленника возвысился, негодование, связанное с похищением, пересилило даже страх за собственную жизнь.
Сахаал снисходительно улыбнулся.
— Это всего лишь упреждение, — проворковал он, сгибаясь и проводя пальцами по толстой полосе металла, охватывающей лоб пленника. Затем Повелитель Ночи игриво по ней щелкнул. — Вот эта штука блокирует твой дар, верно? Теперь ты не можешь ничего сделать, словно сокол, на которого надет клобук.
— Кто вы? — Голос астропата понизился до шепота, преисполненного благоговейного страха, — в нем боролись ужас и любопытство. — Откуда знаете о даре? Я... я не боюсь вас1
Улыбка Сахаала стала еще шире.
— Я знаю слабые стороны астропатов, маленький человек, потому что некогда целая армия твоих собратьев находилась у меня под командованием, веришь ты или нет. А что касается твоей смелости... — Сахаал облизал губы. — Думаю, мы оба знаем, что ты лжешь.
— Вера в Императора сильна в моей душе! На мне нет греха! Что бы вы ни задумали, я не...
— Ты знаешь о Хаосе?
Рот астропата открылся и закрылся, весь его гнев улетучился в один миг, по лицу пробежали волны отвращения.
— Я... вы смеете произносить это гнусное имя? Император спаси ме..
— Ты должен знать о Хаосе. Ты должен купаться в его огнях, мой друг. Тебе должен быть знаком его голос.
— Богохульство! Богохульство! — Псайкер попробовал плюнуть, собирая слюну во рту непослушным языком, но Сахаал оказался быстрее. Коготь выпрыгнул из ножен и тихо свистнул, рассекая воздух.
Человек выплюнул отрубленный язык вместе с криком.
— Теперь ты будешь вести себя потише, — буркнул Сахаал, ожидая, пока вопли не затихнут и не сменятся влажным бульканьем сочащейся крови. — Вот теперь ты будешь слушать внимательно. Можешь сопротивляться, корчиться, пробовать убежать... Твой мозг может быть охвачен невероятной болью, которую ты никогда не испытывал, но уши отключить ты не сможешь, мой друг. Тебе придется меня выслушать. И ощутить... все ощутить...
Зо Сахаал начал резать.
Отделять полоски мяса от рук и ног. Пронзать ударами художника податливую плоть, освобождая кровь. Рассекать сухожилия коленей и плеч, паха и лодыжек. Вырезать остроугольные узоры на жирном мясе живота и груди. Медленно сдирать кожу. Проводить глубокие борозды на ягодицах и пояснице.
Резать, и резать, и резать, и резать.
И на протяжении всех действий Сахаал говорил. Не обращая внимания на крики и хрипы, невнятные просьбы и судорожные подергивания.
Повелитель Ночи говорил о тьме, которая часто пугает детей. О тех кошмарах, которые изобретает разум ребенка. О страшилищах и паучьих богах, о ведьмах с руками-ножницами и извивающихся змеях. О лицах в небе, лицах с влажными губами, похожими на огромные животы, плывущие, чтобы высосать весь свет мира.
Он говорил об ужасах, мучащих подростков. О жажде нанести вред себе из религиозных побуждений. Когда догмы Империума разрушают душу или это делают извращения в родной семье.
О юной боли.
О боли, для которой всегда найдется причина.
И продолжал резать, резать, резать.
Сахаал говорил о кошмарах взрослой жизни. Ножи во тьме и насилие на свету. Говорил о мясниках и мародерах, чужих и мутантах. Говорил об огне, надвигающемся со всех сторон, о зыбучих песках, забивающих глотку, о затянувшейся петле виселицы.
И резал. Резал. Резал.
Сахаал говорил о варпе, когда горло жертвы готово было разорваться от крика, говорил о Губительных Силах, наблюдателях в пустоте, о небесных роях. Говорил о бродящем безумии, обрушившемся на миллионы миров, о ранах Императора и радости Предателя. Говорил о дворце Охотника. О крови ангелов. О смертельных щупальцах варпа. О стальных зубах, обнаженных в эхе вечности.
Об ужасе и кошмаре, страхе и яде.
Сахаал выложился полностью, разрушая плоть астропата. Он рубил, и терзал, и рассекал кости. Повелитель Ночи совсем потерял себя в красном тумане, продолжая говорить о примитивном крике, том завывании баньши, которое отдавалось сейчас эхом в древних пещерах людей.
О диком и простом крике Страха.
И дамба рухнула, стены сопротивления астропата не устояли, многоголосица варпа проникла сквозь уши и запустила цепкие когти в сознание человека. Крик достиг своего невыносимого кульминационного момента, и тогда Сахаал, сквозь липкую муть крови и испражнений, сорвал стальной обруч с головы астропата.
На мгновение второе зрение астропата вернулось к нему.
Жертва увидела кровавого демона с черными глазами и сверкающими стальными когтями, склонившегося над ним и прошептавшего:
— Я — Зо Сахаал, Мастер Когтя Повелителей Ночи, вернувшийся из-за завесы времени, чтобы получить то, что является моим по праву. Ищите меня, мои братья.
А затем астропат был казнен мгновенным ударом когтей чудовища.
Роящийся варп, привлеченный псионическим излучением такого ужаса, которого его твари никогда прежде не пробовали, — пульсирующего маяком в этериуме, — ворвался на безумное пиршество в отлетевшую Душу.
Варп немного колыхнулся, как запруда у старой мельницы, и в этом столкновении оттенков и ароматов смерти было лицо Сахаала, голос Сахаала, разум Сахаала — уносимые вдаль смертельным воплем астропата.
Уносимые прочь, за грани вечности.
Когда все произошло, она стояла в пустом офисе Ородая, борясь с нерешительностью.
Он сломал ее защиты, как цунами сносит береговые строения, переливаясь сквозь и поверх них. Водоворот смертельного буйства захлестнул Миту, заставляя ее жадно хватать воздух в попытках не утонуть.
Это был кроваво-красный кинжал, вонзившийся ей под ребра и продолжавший подниматься все выше и выше. Это было раскаленное клеймо, опалившее ее не словом или символом, но видением, изображением, событием...
Псионический водоворот, кипящий в воздухе, распространялся во все стороны, становясь все мощнее и сильнее. Он несся через пустоту, как ударная волна, телепатическая боеголовка экстерминатус, раздувающаяся, словно переполненное чрево. Невидимая и неосязаемая, но от этого не менее ужасная.
Мита почти затерялась в самом центре вопящего от боли и страха урагана (О Бог-Император, еще от какого страха!), взывающего к варпу — и неожиданно исчезнувшему. Словно голодные твари сцепились в смертельной схватке, царапаясь и хрипя, а затем пропали так внезапно, что эхо их битвы продолжало звучать.
Мита дрожала с головы до ног, продолжая ощущать последствия псионического удара, — кровь медленно текла в жилах, ноги подгибались, со лба лил пот. А ведь ее затронуло только краем волны смертельного крика, который был направлен в невообразимую даль и имел гораздо большую силу и безумие видений.